Алексей Курганов - Бродяга

И опять Славка не увидел, что было дальше. Но на этот раз он просто заснул. Он очень устал. Он сегодня сделал большое дело — остался жив.

РАСПРАВИВШИСЬ СО ВСЕМИ.

На следующий день у Славки слегка побаливала голова. Он честно лежал в постели и разглядывал потолок.

Может, я еще не спасся, думал он. Может, начнется заражение крови (Славка с опаской посмотрел на свои забинтованные пальцы). МОЖЕТ, ФОТОГРАФИЯ И НАЧАЛА МСТИТЬ, НО НЕ СРАЗУ, НЕ ТАК, КАК ПЯТНО? А это значит, что с ним, со Славкой, что-то должно произойти. Обязательно. И с остальными тоже.

Он вскочил с кровати, порываясь куда-то бежать, но закружило… и вот уже перед глазами пол, толстая щель; и саднеет разбитая губа. Верхняя губа. Он с трудом оторвался от холодного пола, залез на кровать. Губа распухла.

НЕ УБЕЖИШЬ, с тоской подумал Славка.

Он представил вдруг, как начинается урок. Как Сашок выводит что-то в тетрадке… и как по белому потолку молниями разбегаются трещины; он уже падает, рушится, ломая парты и спины, пыль, крики, Сашок пытается выкарабкаться из-под бетонной плиты, не может, хрипит; и изо рта тоненькой струйкой течет кровь…

Где-то далеко взвыла сирена, еще одна. «Скорые»? НЕ В ШКОЛУ ЛИ?

Славка с головой закутался в одеяло. Он не хотел больше ничего видеть, ничего слышать. НИЧЕГО!

— Сынок, просыпайся, — донесся мамин голос. — Как у тебя голова? Болит?

Славка открыл глаза.

— Прошла, — сказал он. Голова и в самом деле не болела.

— Ну и слава Богу… А к тебе гости. Саша пришел.

— КТО?

Мама вышла, и через секунду в дверях появился Сашок. Как всегда взъерошенный, точно воробей после дождя.

— Ты что… жив? — не веря глазам своим, прошептал Славка.

— А что со мной сделается, — ответил Сашок и по-хозяйски расселся на стуле. — Ну, рассказывай, что тут у вас было.

— Но ведь школа же того… обрушилась, — все еще ничего не понимая, пробормотал Славка.

— Сам ты того. Я бы год согласился без мороженого просидеть, если б она развалилась… Рассказывай, не тяни.

Славка послушно рассказал. Но только про пожар, про фотографию и Пятно даже не заикнулся. Сашок с пониманием кивал. А когда настала его очередь делиться новостями, обнаружилась сенсация.

— А знаешь, Жека нашелся, — сказал он.

— Нашелся?

— Он и не терялся. Выяснилось, что просто он с утра ходил исследовать окрестности больницы — погода-то была теплая — и забрел в больничную кочегарку. Он стал смотреть, как там работают, и так засмотрелся, что забыл про завтрак и обход. Врачи потом долго ругались и сказали, что такого больного надо выписывать как можно скорее… Во он отмочил, да?

Все-таки ошибка, с облегчением подумал Славка. И еще подумал, что, наверно, не будет никому рассказывать о том, что видел в среду в раздевалке.

А Сашок уже переехал на другую тему:

— Инна Пална в школе появилась. Она, оказывается, в командировку ездила. Она сегодня перед уроками фотографии раздавала. Я сейчас покажу…

Льдинка тревоги кольнула в сердце.

— НЕ НАДО! — Получилось громче, чем следовало. — Я видел уже, у меня есть, — стараясь загладить ошибку, незнакомым сиплым голосом добавил Славка. — Хорошая фотография… Слушай, а что сегодня задали?

Сашок, не заметив подвоха, расстегнул портфель, вытащил дневник с тетрадками. Показал все, объяснил. Он настоящий друг, Сашок.

Когда он собрался домой, Славка встал с кровати (голова уже не кружилась), проводил его до входной двери. В прихожей после вчерашнего были постелены газеты и пахло гарью. НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО У ТЕБЯ, КАРЛИК, весело подумал Славка. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. И НЕ СЛУЧИТСЯ.

Он вошел к себе и только сейчас заметил, что Сашкин дневник все еще лежит на столе. Славка схватил его, чтобы броситься вдогонку и отдать хозяину, но в этот момент какой-то листок выскользнул из страниц. Славке показалось… Он поднял листок.

Да, ему не показалось. Это действительно фотография. Та самая, только без Пятна. Очень хорошая фотография. ИВАНОВ САША, ВОРОНИН СЛА… Он провел сухим шершавым языком по верхней губе. Опухоль не прошла.

И НЕ ПРОЙДЕТ. Потому что у того, сфотографированного Славки нарисованы усы. Чуть заметно, простым карандашом.

Виктор Потапов

СНЫ ОБ АТЛАНТИДЕ

Третий рассказ Аэлиты

Примерно год тому назад мне пришлось по делам редакции ненадолго выехать в один из районных центров Приуралья. Остановился я у старого знакомого одного из наших сотрудников. Обычное дело: небольшая посылка из столицы в обмен на недолгое, но искреннее провинциальное гостеприимство.

Хозяин мой, Леонид Дмитриевич Калашников, оказался бывшим школьным учителем истории. Быстро преодолев первую неловкость и покончив с разговорами типа «а у вас — а у нас», мы перешли на более близкие сердцу темы. К моему удивлению, Леонид Дмитриевич оказался большим любителем фантастики. Меня это искренне обрадовало, потому что я сам с детства страдаю тем же недугом.

Беседуя о фантастической литературе, мы вспомнили двадцатые годы: Берроуза, Айхакера, Пьера Бенуа, «Аэлиту» Толстого. «Аэлита» с детства была моим любимым романом, и я тут же высказал Калашникову свое мнение, что, по-моему, и сейчас мало кто способен создать подобный шедевр, нарисовать такой неправдоподобный, но заставляющий верить в свою реальность мир. И даже рассказы Аэлиты о расцвете и гибели Атлантиды, заимствованные Толстым у оккультистов, в которых мало что осталось от истинной истории человечества, звучат в романе так убедительно, как, может быть не звучат теории настоящих ученых.

Слушая меня, Леонид Дмитриевич потихоньку пил — чай и улыбался. Вначале я старался не обращать внимания на его улыбки, но постепенно стал раздражаться. Заметив это, хозяин прервал меня и, извинившись, вышел в другую комнату.

Вернулся он с тоненькой папкой и, положив ее на край стола, принялся рассказывать.

Когда-то он знал Толстого. Они были дружны, и Калашников немало помог Алексею Николаевичу, когда тот работал над «Аэлитой». Толстому необходим был человек, хорошо разбирающийся в древней истории, способный подобрать материалы, объяснить детали; посоветовать, как придать достоверность его фантазиям и связать воедино придуманное прошлое двух цивилизаций. Таким человеком стал Калашников.

С тех пор и хранит Леонид Дмитриевич небольшой рукописный отрывок, не вошедший по каким-то причинам в книгу. Первоначально, по замыслу писателя, он должен был составить часть главы «Древняя песня». Кстати, отрывок начинается и заканчивается, текстом, сохраненным в романе. В этом нетрудно убедиться.