Елена Логунова - Вкус заката

– Очень близкая родственница, – ответил он. – Моя старшая сестра! Эва. Я ее очень любил.

Я моментально рассталась с подозрениями:

– Прости, мне очень жаль…

– Это было давно, – сказал он.

Мы немного помолчали. Я рассеянно раскрошила булочку на тарелке. С аппетитом припасть к завтраку после такого признания было как-то неловко.

– Эва была такая нежная, ласковая, кроткая, доверчивая! Не красавица, но такая милая! – глядя в пустоту за моим плечом, Павел с болью в голосе вспоминал сестру. – Этот негодяй околдовал ее, вскружил голову, лишил бедняжку разума, а потом и жизни! Но никто не знал об их связи, и никто ее не остановил!

Я кашлянула: крошка попала в горло и застряла в нем вместе с невысказанными словами. Мне-то казалось, что взрослая женщина, какой была старшая сестрица Павла, сама могла решать, вступать ли ей с кем-то в интимную связь. По-моему, в такие вопросы даже очень любящие братья активно вмешиваться не должны!

Если бы Павел смотрел на меня, он увидел бы на моем лице неодобрение. Но он уставился на раскидистый фикус в углу, а тому наши человеческие страсти были безразличны, так что Павел продолжил объяснять:

– Ты понимаешь, когда я прочитал в газетах о смерти этой несчастной, то сразу вспомнил нашу Эву! И это ей, а не той незнакомой бедняжке я принес букет белых роз.

– Понимаю.

Я сочувственно вздохнула и потянулась, чтобы погладить Павла по руке. Он повернул ее ладонью вверх и удержал мои пальцы:

– Но что ты говорила о цветах, рассыпанных у отеля? Я ничего такого не делал!

– Это были не цветы, а только лепестки роз, – ответила я. – Ярко-красные, цвета крови. Кто-то рассыпал их на мостовой перед входом в «Ла Фонтен» ранним утром. Мсье Серж – владелец отеля – думает, что это сделала какая-нибудь экзальтированная читательница бульварной прессы. Психованная дамочка из тех, что слишком бурно реагируют на душераздирающие истории «из реальной жизни».

– Или же это сделал он.

– Кто? – Я не поняла. – Сам мсье Серж? Да зачем это ему?

– Он! – Павел наконец посмотрел мне прямо в глаза. – Ее любовник!

– Аполлон?

– Дурацкое прозвище! – Павел рассердился. – Абсолютно неуместное! Аполлон в греческой мифологии – животворящий солнечный бог, а этот негодяй, мерзавец, подонок коварно и расчетливо убивает прелестных доверчивых женщин!

– А ты не преувеличиваешь? – мягко спросила я.

Несогласное восклицание Павла заглушил телефонный звонок. Взглянув на входящий номер, я извинилась перед собеседником и ответила на вызов.

– Анна! – Против обыкновения, голос Семена Аркадьевича был очень сердитым.

Я мгновенно отметила это, как и то, что он не назвал меня фамильярно-дурашливым именем Анхен, и напряглась.

– Это что, злая шутка? Дурацкий розыгрыш с использованием фотошопа?

– Один момент! – попросила я, поспешно выбираясь из-за стола.

На ходу послала виноватую улыбку Павлу и торопливо вышла на улицу.

Несмотря на довольно ранний час, там уже было людно и шумно: на караванную тропу успели выйти организованные стада туристов. К счастью, я заранее присмотрела поблизости укромную гавань.

У соседнего с моим отелем здания, похожего на музей, бог знает сколько лет сидит абсолютно чуждая уличной суеты каменная фигура неизвестного мне господина в складчатом одеянии. В уголке между его длинномерными коленками и парапетом лестницы образовалась тихая заводь. Я спряталась там от всего мира и сосредоточилась на голосе в трубке.

– Анна, отвечай немедленно! Я задал тебе вопрос! – дико свирепел Семен Аркадьевич.

– Нет, сначала ты мне ответь! – заупрямилась я. – Что именно ты называешь дурацким розыгрышем?

– Разумеется, фотографию, которую ты мне прислала! – фыркнул Семен Аркадьевич.

– Ага, – веско и мрачно обронила я.

– Что – ага? Что – ага?! – продолжал яриться мой обычно добрый друг. – Зачем ты это сделала? У тебя случился приступ нездорового веселья в духе черного юмора? А ты не подумала, как отреагирует на такой фотомонтаж бедняжка Тамара, попадись он ей на глаза? Да я сам едва не поседел, рассмотрев твой шедевр!

Друг мой, похоже, и сам неудачно острил: поседеть Семену Аркадьевичу никак не грозило, ибо он давно уже облысел. Однако я даже не усмехнулась – не до веселья мне было:

– Семен! Перестань орать и послушай меня! Никакой это не фотомонтаж!

– То есть? – после паузы недоверчиво буркнул мой собеседник.

– То есть это реальная фотография одной покойницы, которую вчера похоронили на местном кладбище!

– Ты серьезно?

Семен опять замолчал.

– Я тоже обратила внимание на сходство между ней и пропавшей Мариной Тарасовой, – поторопилась я с объяснениями, пока мой собеседник не разорался снова. – Потому и послала фото тебе, чтобы узнать, что ты об этом думаешь.

– Ты хочешь знать, что я думаю? – Голос Семена Аркадьевича перестал быть сердитым, но остался расстроенным. – Я думаю, что это какая-то чертовщина! Ты говоришь – сходство… Это больше чем сходство! У этой твоей покойницы….

– Никакая она не моя! – обиженно вставила я.

– У нее на виске точно такое же родимое пятно, как у Маринки! Посмотри, в форме бабочки!

– Секундочку…

Я освободила руку и, прижимая трубку к щеке плечом, торопливо порылась в сумке в поисках снимка. Нашла я его между страницами туристического проспекта, выдернула наружу, уронив на асфальт какой-то рекламный листок, и вгляделась в фотографию:

– На каком виске, на левом? Ага, вижу. Но я не уверена, что это родимое пятно. Мало ли какие пятна бывают…

– Пигментные, трупные – да-да, я в курсе, – жестко оборвал меня Семен Аркадьевич. – Но согласись, это очень странное совпадение!

– Слу-у-ушай! – ахнула я. – Сема! А что, если это все грим?! Боже! Тогда это многое объясняет…

– Аня! Не многое! Ты мне все объясни! Все! – Голос в трубке превратился в крик. – Маринка – дочка моего друга, моя крестница, я ее с пеленок знаю, и, если какой-то гад поиздевался над девочкой, я хочу его найти и… И…

– И примерно наказать, – подсказала я.

Семен перешел на беспримерный мат, и я сочла за лучшее выключить трубку. В тишине мне обычно думается лучше, чем под истошные вопли, кто бы там ни орал – хоть сам Энрико Карузо.

Приятно молчаливый каменный господин, к коленке которого я припала, невозмутимо таращился мимо меня, но я по инерции нуждалась в собеседнике и спросила его:

– Как ты думаешь, Марину загримировали?

Каменный сиделец ответил молчанием, а оно, как всем известно, знак согласия.

– А как ты думаешь, ее загримировали до смерти или уже после?

– Напоминаю, горничная Мари нашла старуху с длинными седыми волосами! – оценив мою потребность в собеседнике, проснулся внутренний голос.