Клари Ботонд - Любовники старой девы

Потом я ощутила, что один из сидящих, юноша с простецким лицом, по виду слуга, испытывает ко мне нежное чувство. Тогда я впервые поняла, что самое мучительное и неприятное для меня, что когда меня любит человек, которого я не могу полюбить.

Между тем, Закариас проиграл свои деньги. На короткое время я даже испытала к нему что-то вроде интереса и уважения. Да, на очень-очень короткое время! Но как забавно (именно забавно!) сочетались в его натуре мелочность и широта; не противоречили друг другу, нет, но сочетались!

Человек, выигравший деньги Закариаса, был очень некрасив, даже уродлив, горбатый, с торчащими зубами, напоминавшими клыки. Но глаза его, чуть раскосые, блиставшие неприкрытым коварством, злобой и мужской силой, таили в себе определенную привлекательность. Странно, что я не помню его имени! А почему это странно, вы сейчас поймете!

Закариас поднялся, пошатываясь, и предложил горбуну сыграть в последний раз. При этом весьма оригинальное условие поставил Закариас — в случае выигрыша он получает назад свои деньги, а в случае проигрыша я отдаюсь тому, кто этого пожелает, и сама назначаю цену!

Я не могу сказать, что эти слова Закариаса были для меня неожиданностью! Я ждала чего-то подобного! Но до сих пор я мучила свою душу, а не тело! Неужели теперь у меня возникло бессознательное желание терзаний для своего тела?

Я спокойно спросила Закариаса, помнит ли он о своем обещании не поступать со мной подло. Он просто-напросто отмахнулся от меня и сказал, что должен вернуть свои деньги.

Почему же я не уходила? Ведь я еще могла уйти!

Но вместо того, чтобы уйти, я спокойно поднялась и сказала, что тот, кто сблизится со мной, должен будет отдать Закариасу тысячу золотых, а затем получить от меня удар кинжалом, прямо в сердце!

Наступило молчание. Такая перспектива никого не привлекала. Но и насильно никто не пытался овладеть мною. Я было подумала, что вот оно, ситуация разрешилась, кончился этот эпизод в моей жизни, сейчас я уйду навстречу новым событиям, страдать суждено только моей душе, тело же останется нетронутым!

Но судьба распорядилась иначе!

Горбун согласился, принял мои условия. И вот я поднялась и пошла за ним. Я сознавала, что это дурной поступок, что я действую себе во зло, что я отдаляю себя от Реджеба на расстояние немыслимое! И я шла.

Где все произошло? Кажется, это была какая-то темная пристройка во дворе. Я поняла в ту ночь, какую силу имеет мужская телесная любовь, как, поднявшись на самую высокую грань, любовь эта одухотворяется…

Горбун принадлежал к разряду людей, телесно талантливых. Его тело, нежное, жесткое, страстное, было умным! И этот телесный ум бросал свой отблеск и на душу горбуна.

Сначала мое нетронутое тело лишь безвольно предавалось его страсти. Но уже через несколько мгновений исчезли тяжесть и неудобство, и боль, и осознание некрасивости, непристойности того, что происходило. Я стала отвечать на его страсть. Мы дышали единым дыханием. Мои ноги, руки, губы осознанно двигались, доставляя мне удовольствие. Мои ощущения отличались болезненностью, но эта была сладостная мука. Мое тело обрело странную свободу и одухотворенность. Я не испытывала ни стыда, ни угрызений совести.

Мы оба молчали, не произносили ни слова. Но мне казалось, что мы высказали друг другу самое сокровенное, раскрыли самое чистое и прекрасное…

Мы поднялись. В темноте смутно светились наши тела. Посмотрев на него, я вспомнила древнюю легенду о существе, наделенном бычьей головой и человечьим телом; оно, это существо, вышло из моря, и царица могучего островного государства полюбила это странное существо…

Мы оделись молча. Молча он возвращался, я молча следовала за ним.

Вдруг я ясно ощутила, что с каждым шагом чары любви, облагородившие этого человека, спадают с него. Но я забыла о мною же поставленных условиях. Я шла, снова пытаясь разобраться в себе.

Остальные ждали.

Что произошло дальше?

На моих глазах горбун превратился в то, чем и являлся изначально, в грубого порочного человека. Я по-прежнему сжалась в углу, кутаясь в покрывало. Горбун что-то говорил обо мне. Потом Закариас получил свои деньги. Да, кажется, так и было. Я уже помнила, что должна убить горбуна. Это ведь было мое условие. Но мне казалось, что это не случится.

Закариас стал требовать, чтобы я убила горбуна. Да, кажется, так. Я взяла кинжал Закариаса. Горбун визжал и пытался убежать. Было ли это проявлением его природной трусости, или он, так же как и я вначале, не верил в саму возможность такого убийства, не знаю. Мне постепенно сделались докучны и Закариас, и горбун, и эта грязная комната. Горбуна держали. Я подошла, держа кинжал. Я знала, где у человека сердце. Я все еще не сознавала, что сейчас произойдет убийство. Я замахнулась, зажмурила глаза и ударила. В сердце!

Я знала, что я убила человека. Но появилась смутная мысль, что это как бы не настоящее убийство и потому и нет у меня сожаления или угрызений совести. И еще мне казалось, что то, что произошло между мной и горбуном, как бы дало мне право убить его, будто это было нечто вроде мщения за поруганную честь! О, только не это! Подобное толкование моего поступка показалось бы мне просто смешным! Нет, нет! Убийство горбуна, то, что именно я убила его, явилось как бы продолжением, логическим завершением нашей с ним близости. Я не знаю, насколько ясно мне удается объяснить, понимаете ли вы меня…

Но все происшедшее утомило меня. Голова кружилась. Я уже не могла наблюдать и понимать. Застучали копыта. Приехал ночной дозор. Почему-то завопил хозяин. Закариас повел меня на улицу. Рассветная прохлада освежила меня. Я простилась с Закариасом, не слушая его оправданий, впрочем, достаточно вялых.

И снова я шла по улице в порту, одна, кутаясь в свое темное покрывало. Эти узкие портовые улочки, эти люди, толкущиеся на них, уже начали раздражать меня. Мне хотелось уйти подальше от этих мест. Это был большой город. Я шла быстро. Солнце начало припекать. Мне захотелось есть. Без особого труда я нашла рыночную площадь. Здесь теснились прилавки и лавчонки. Мешались теплые душистые запахи свежеиспеченного хлеба и аромат фруктов — с влажным дыханием овощей, с терпкой острой вонью мяса, рыбы, козьего сыра. В темноте лавчонок внезапно вспыхивали пленительные отсветы шелка, горячим светом полыхал благородный блеск золотых украшений. Стоял ровный гомон зазываний, обычный шум торговли.

Быстрым шагом я несколько раз обошла рынок. Я внимательно наблюдала. В сущности, я искала возможность незаметно взять с какого-нибудь прилавка хлебец, яблоко или орех. Улучив момент, я осуществила свой замысел. И, спрятав добычу под покрывалом, свернула в переулок. Мне было стыдно красть, но я утешила себя тем, что взяла совсем немного — два хлебца, яблоко и горсть гороха.