Клари Ботонд - Любовники старой девы

Внезапно меня грубо схватили за плечо. Это было неожиданно и страшно. Я не привыкла к такому. Хриплый грубый женский голос спросил:

— Что ты шляешься здесь? Это наша улица!

Я вовсе не предполагаю, будто портовые проститутки приняли меня за конкурентку. Наверняка, они чутьем, которое подобным женщинам свойственно в высшей степени, угадали во мне совсем неопытную девушку и решили поиздеваться. Они видели, что я беззащитна. Оскорбляя меня, они как бы мстили всем тем, кого зовут «порядочными женщинами».

Женщины окружили меня, толкали. В тусклом свете уличного фонаря я различала их лица, страшные какой-то животной грубостью или животной же мелкостью черт. Щеки были густо нарумянены, губы толсто накрашены, глаза подведены. Они тянули меня за одежду, дышали, обдавая мое лицо зловонным дыханием, щипали меня. Одна из них вдруг вытянула руку быстрым обезьяньим движением и схватила меня между ногами. Этого я не могла перенести. Я ударила ее.

— Акрам! Убивают! — завизжала она.

— Пустите! — крикнула я. — Пустите!

Но тут появился огромный грубый Акрам. Это был один из тех, кто околачивается в притонах, гонит нежеланных гостей, собирает с проституток дань. Я увидела тупое, скотское выражение его лица и помертвела. Я поняла, что пощады не будет!

Акрам поволок меня в дом под улюлюканье женщин. Втащил в какую-то каморку, захлопнул дверь и вышел.

Я вскочила с грязного, заплеванного пола. В комнате отвратительно пахло чем-то кислым. О боже! Это были запахи женских выделений, мужского семени и немытых потных тел.

Я попыталась понять, откуда в это помещение проникает свет. Заметила, что лишь занавес-ширма отделяет эту каморку от другой, более обширной комнаты, на цыпочках приблизилась к этой ширме и робко отогнула уголок.

В большой комнате было чуть почище, стояло несколько низких столиков, на которых теплились светильники. Какой-то человек выбивал на бубне монотонную мелодию. Несколько женщин грубо и открыто любезничали с посетителями — сидели у тех на коленях, целовали, как-то утробно урча, говорили грязные слова. Посетители, впрочем, не уступали своим ночным подругам. Остро пахло виноградной водкой. Я вспомнила этот запах. В доме моего отца пили и вино, и водку. В доме госпожи Мюннере не пили.

Еще несколько мужчин вошло в большую комнату. И одного из них я узнала. Это был Реджеб! Он возмужал и он показался мне еще чудеснее. Он держался свободно и уверенно. Легко опустился на маленький круглый стул. Прозвенело оружие, столкнувшись с резным деревом стола. Одна из женщин подскочила к нему. Чмокнула в щеку. Он взял ее за руку, жестом дружеским и мягким. Мне было больно видеть это.

Мне было странно: он, которого я люблю больше жизни, покупает здесь дешевые продажные ласки! Тогда я мало знала мужчин! Продажные ласки, должно быть, тем и привлекательны, что за них дают вполне реальную, видимую плату, а за свою, якобы бескорыстную любовь я вымучивала бы у Реджеба душу!

— Господин Реджеб! — обратилась к нему женщина. — Сегодня для вас есть кое-что! — она указала на занавеску и хихикнула. — Новенькая! Красавица!

Я стояла, вытянув руки вдоль тела, замерев.

— Нет, Анор, — спокойно ответил он. — Сегодня не хочу. Скоро мне на корабль. Не хочется сегодня. Дай лучше вина.

Он улыбнулся своей прежней, смешливой и доброй улыбкой. Душа и тело мои слились в единстве отчаянной мучительной боли. О, если бы он держался гордо и надменно! Но эта дружественность, эта добрая смешливость надрывали мне сердце!

Снова меня назвали «красавицей»! Неужели моя хваленая красота годится лишь на то, чтобы торговать ею или восхищаться, как восхищаются совершенством красивого цветка? Неужели я никогда не узнаю блаженства взаимной любви?

Но испытания этой страшной ночи еще не завершились!

Я поняла, что Реджеб — один из тех, немногих, которые не боятся поступать, как им вздумается, вовсе не заботясь о том, что скажут другие. Ему не хотелось женщины и он спокойно сказал об этом, не опасаясь, что его посчитают слабым. Но я и сама всегда стремилась к независимости. Почему же мы не вместе? А если сейчас я выйду к нему?

Но я боялась! Я боялась, что он посмотрит на меня равнодушно! И тогда всё кончится! А так… Если бы я могла до бесконечности надеяться на то, что, когда он посмотрит в мои глаза, он полюбит меня!..

— Реджеб не желает, зато желаю я! — раздался дребезжащий голос.

Я отпустила занавеску и отпрянула. Поднялось женское гадкое хихиканье. По полу зашаркали, зашлепали ноги. Ко мне вошел человек.

— Убирайтесь! Не смейте подсматривать и подслушивать! Убью! — крикнул он визгливо и опустил занавеску.

Я поняла, что он труслив и робок, что он может быть наглым и дерзким только с теми, кто окажется слабее его. Теперь мне не было страшно. Я откинула покрывало на плечи. Он увидел мое лицо. Он вовсе не был умен. Но понять, что я не из числа продажных женщин, было совсем легко. Лицо его приняло растерянное выражение. Моя красота, моя гордая осанка подействовали на него.

— Кто вы? — тихо спросила я.

— Закариас, купец, — он отвечал покорно и испуганно.

— Меня держат здесь против моей воли! Помогите мне уйти!

— Не могу, не могу! — он попятился. — Нельзя! Здесь и прикончить готовы!

— Стойте! — теперь я заговорила властно. — Скажите вашему другу, что вы хотите увести меня! Ему не посмеют перечить!

Он, конечно, понял, что я говорю о Реджебе!

Я снова прильнула к ширме, отогнув угол занавески.

Закариас подошел к Реджебу, они тихо заговорили.

Вот Реджеб встал. Каждое его движение, каждый жест были исполнены такой естественности, такой свободы!

— Эта женщина за занавеской, она сейчас пойдет с нами, — начал он. — Она не из ваших и с нами уйдет по своей воле. Денег платить не будем.

Никто не посмел роптать, противоречить Реджебу. Впрочем, я объяснила это не только их трусостью; должно быть, Реджеб нередко бывал здесь и обычно платил щедро, не имело смысла ссориться с ним.

Я закуталась в покрывало, так, чтобы не видно было лица. Раздался легкий стук. Стучали костяшками пальцев по деревянной рамке ширмы. Я быстро вышла, склонив голову. Через две-три минуты мы уже шли по улице.

Оба моих спутника молчали.

Сбылась моя мечта! Я была так близко от Реджеба!

Что же мешало мне откинуть покрывало, взглянуть в его глаза, заговорить с ним? Я мало знала себя. Основными чертами моего характера и сейчас остаются робость и упрямство. И тогда я робела. Как я уже говорила, меня страшило возможное равнодушие Реджеба. Затем я вдруг вспомнила — ведь Реджеб сказал Айше, что не хочет огорчать бабушку, лишая ее любимой наперсницы. Увидев меня сейчас, он может просто отвести меня домой. Я чувствовала, что он благороден и добр, но странно, когда я шла рядом с ним, мне вовсе не казалось невозможным такое насилие с его стороны.