Культ Ктулху (сборник) - Коллектив авторов
– Не припомните, Лайл Уилсон в последнее время не ездил случайно в Аркхэм? Может, упоминал, что был, например, в библиотеке Мискатонского университета?
– Не, – покачал головой Эб, потом вроде бы что-то вспомнил. – Может, вы про тот раз говорите, чуть больше года назад. Уилсон тогда куда-то ездил, отсутствовал дня два или три, но никому и словом не обмолвился, где он был.
– Спасибо.
Брюс глубоко ушел в свои мысли. Кори снова взялся за плуг. Мы двинулись через поле к достославному оврагу.
Он оказался глубокий, с крутыми склонами, весь заросший кустарником и низкорослыми деревьями. Зато в направлении дома, где-то в четверти мили от нас, он расширялся в небольшую лощину, заканчивающуюся тем самым старым кладбищем. Некоторое время Брюс стоял, устремив пристальный взор в овраг, потом отвернулся.
– Кстати, что это за имена, которые ты спрашивал у Кори? – поинтересовался я по дороге домой. – И что они означают? Я даже пытаться не стану выговорить их так как ты!
Я расхохотался. Брюс смеяться не стал.
– Что они означают? – повторил он; голос его звучал незнакомо, я таким его еще никогда не слышал. – Я почти уже уверился, что они ничего не означают, что это просто набор звуков. Но теперь… о, мой бог, кажется, я снова начинаю верить. Существуют ли живые воплощения этих имен? Возможно, это знал старый Зиклер. И другие – время от времени, на всем протяжении истории. В конце концов, сами имена никуда не деваются, а с ними и слухи, и книги – все они живы, а там, где есть легенда, есть и то, на чем она стоит, некая фактологическая база, которую можно проследить сквозь века до самого источника.
Больше я ничего от Брюса не добился – да и не надо было. Долгие годы я знал, что он изучает всякие древние традиции: ни малейшего интереса во мне они никогда не вызывали. У него в библиотеке имелась целая полка очень старых книг, не говоря уже о шкафах фантастики на ту же тему. Несколько образцов я и сам прочел и немало позабавился. Глубоко в голове у меня сидела успокоительная уверенность, что это просто сказки и не более того. Но теперь уверенность эта куда-то подевалась, а вместе с нею и чувство безопасности. Фантастика, конечно, фантастикой, но вдруг она и вправду на чем-то таком основана – и думать об этом «чем-то» мне решительно, категорически не хотелось. Мою смутную тревогу полили и удобрили слова Брюса – и даже не столько сами слова, сколько то, как он их произнес: «Но теперь… о, мой бог, кажется, я снова начинаю верить». До какой степени и во что верил Брюс, я понятия не имел. Как и того, что он пытается разузнать и зачем покидал комнату той ночью. Сейчас я сомневаюсь, что мог бы как-то его остановить, даже если бы все понимал. Зато совершенно ясно, что ни один из нас даже не подозревал, как медленно и неуклонно все движется к трагической развязке.
Вечером после ужина Брюс поднялся к себе, намереваясь, по его словам, поглубже закопаться в те старые книги. Я вышел на крыльцо, выкурить трубочку. Мне вообще больше нравится курить на свежем воздухе и по ночам – это помогает думать, а подумать мне сейчас отнюдь не мешало. В голове у меня была каша, но я все равно пытался решить для себя, во что из всех этих «древних сказок» я осмеливался, а во что откровенно боялся верить. Единственное, что мне было ясно абсолютно четко, это что Векра мне нравится все меньше и меньше. Если Брюс утром откажется уезжать, я заберу машину, и поминай как звали.
Обнаружив, что табак у меня почти весь вышел, я двинулся к лавке Лайла Уилсона. Внутри оказалось темно. Я взошел на крыльцо и уже собирался было толкнуть дверь – вдруг он еще не закрылся – но подумал, что хозяин может быть уже в постели, и надо бы, по идее, подождать до утра. Сбежав по ступенькам, я уже почти вышел на дорогу, как вдруг дверь позади отворилась. Я обернулся и раскрыл рот, чтобы окликнуть старого Уилсона… но что-то меня остановило – возможно, интуиция, а возможно, Лайлово поведение.
Я видел его совсем смутно, а он меня не видел вовсе, но то, как аккуратно он прикрыл дверь и прокрался через скрипучее крыльцо, пробудило во мне любопытство. Он исчез за углом лавки. Я украдкой последовал за ним.
Он отворил калитку на задах своего участка, пересек поле и через низенькую ограду перебрался на следующее. Я держался на безопасном расстоянии, стараясь только не потерять его из виду. Он вроде бы что-то нес под мышкой – что, разглядеть было невозможно, но, кажется, толстую книгу. Ага, явно дневник, к которому они с Брюсом оба так прикипели.
Вскоре стало ясно, что направляется он к оврагу. Дорогу Уилсон определенно знал, так как направление держал уверенно и явно понимал, куда идет. В какой-то момент я потерял его во тьме, кинулся вперед, налетел на какие-то низко свисающие ветки и расцарапал себе лицо. Когда я добрался, наконец, до оврага, Уилсон уже исчез из виду, но я слышал в темноте, как он карабкается вниз по какой-то близлежащей тропинке. Несколько минут я потратил на поиски, но, в конце концов, нашел ее и стал спускаться. Ну, спускаться – это очень цивилизованно сказано; скорее уж я скользил, катился и кувыркался по крутому склону почти в полном мраке и прибыл на дно, пролетев последние футов пять головой вперед. Я встал и кое-как отряхнул одежду. Лайла Уилсона к тому времени уже нигде не было видно – и слышно тоже. До меня не доносилось ни звука, я даже не мог определить, в каком направлении он пошел. И да, если ночь до сих пор казалась мне темной, то на дне этого оврага царила поистине стигийская тьма. Рассерженный и растерянный, я попробовал было влезть по тропинке назад, но не смог. Какое-то время я так и стоял там, на дне, потирая свои синяки и проклиная себя за идиотизм. Потом вспомнил, что овраг дальше становится мельче и где-то через четверть мили выходит прямо к границе кладбища – остается только ковылять в том направлении. Никуда, в конце концов, этот Уилсон от меня не убежит – может, я еще по дороге на него наткнусь.
Один раз по пути мне почудился какой-то звук: будто металлом ударили о металл – но больше он не повторялся. Я шел во тьме, избегая по мере возможности кустов и деревьев. И только уже выйдя почти что на кладбище я вспомнил – внезапно и с ужасом – кое-что из того, что рассказывал нам Эб Кори: о маленьком Мунро, который играл в овраге и примчался стремглав домой, крича, что он видел лицо, лицо своего пропавшего брата и с ним «много других». Это воспоминание изрядно меня подстегнуло: я ускорил шаг. Срезав через угол кладбища к дому, я посмотрел на окно задней комнаты – света в нем не было. Решив, что Брюс, должно быть, уже спит, я обогнул дом, вбежал в парадную дверь и, едва дыша, кинулся наверх, чтобы, если понадобится, разбудить его и поведать о ночных экскурсиях Лайла Уилсона – наверняка это что-нибудь для него значит. Я толкнул дверь, ворвался в комнату и, резко сбавив шаг, двинулся через сумрак к столу, на котором точно была масляная лампа. Одной рукой я шарил в кармане на предмет спичек, а другой – по столешнице, ища светильник.
– Черт!
Лампу-то я благополучно нашарил да только сразу же обжегся об еще горячий стеклянный колпак. Брюс, должно быть, ее погасил всего несколько минут назад. Наконец, я сумел снова ее запалить, и когда по комнате заметались тени, я убедился, что Брюса здесь нет. Более того, он сегодня даже не ложился. Наверное, вышел глотнуть свежего воздуха, решил я.
На столе лежал раскрытый один из его тяжеленных томов, в котором я признал «Чудовищ и иже с ними», а рядом – свинцовый карандаш. Кажется, Брюс сверял некоторые параграфы текста, отчеркивая их карандашом: следы были едва заметны на желтоватых, хрупких страницах.
Вознамерившись его подождать, я пододвинул себе кресло и уселся читать так дотошно выделенные Брюсом пассажи. Сейчас, двенадцать лет спустя, я уже не очень хорошо их помню; впрочем, память сохранила, что они отличались причудливой староанглийской орфографией. Первый, на который упал мой взгляд, выглядел примерно так:
Ибо сии суть не явлены, понеже ждут во терпении, аще придет их время. Вельми могуча та тьма, в коей оне обитают, ибо сон не мкнет очи их. Далече они друг от друже, но имут меж собою диавольское собеседование. Под землями дальнего Севера, сиречь Гипербореи, яко зовом бысти в древние времена, ждут оне. И далече на Востоке, под горами обширныме, тако глаголют во языцех. И во землях новых и обскурантных, что за морями, они доподлинно суть. Мореходы рекут об явлениях неизреченных на островах сокрытых. Истинно страшное рекут о судьбине тех, кто на дно пошел с кораблем обреченным. Ибо Твари сии суть безымянны, но со всею верностию пошли от колена древнего, от зовомых Б’Мот и Фтахар, Ллоигор и Катулн и иных еще. Во молчании ожидают оне зова Старейшин…
