Джек Финней - Похитители Плоти

В наваленной как попало куче одежды на заднем сиденье Джек нашел свою пижаму, мне это не удалось, и я позаимствовал пижаму у него; женщины извлекли ночные рубашки. Я отпер дверь нашего номера и пропустил Бекки перед собой. Я просил две кровати, нотам стояла одна двухспальная, и когда я со стыдливым возгласом повернулся к двери, Бекки остановила меня, схватив за руку:

– Пусть будет так, Майлз, пожалуйста! Я слишком боюсь, я никогда еще с детства так не пугалась. О, Майлз, ты мне нужен, не оставляй меня!

Мы заснули меньше чем через пять минут. Я лежал рядом с Бекки, обняв ее одной рукой, а она вцепилась в мою руку, крепко прижимая ее к себе, как маленький ребенок. И мы спали, просто спали всю ночь. Мы были измождены до предела, я сам не спал с трех часов предыдущей ночи. Вообще-то для всего есть место и время, но если место и было подходящим, то время – никак. Мы спали.

Если мне что-то и снилось, в памяти не осталось никаких следов; я напрочь отключился от всего вокруг, и это был лучший из всех возможных вариантов. Я, наверное, спал бы и до полудня, но примерно в половине девятого или чуть позже я пошевелился, толкнул кого-то и услышал вздох. Я широко раскрыл глаза, сонная Бекки пошевелилась, поудобнее устраиваясь около меня.

Это было уж слишком. Вся такая теплая, раскрасневшаяся во сне, она лежала рядом, я ощущал ее нежное дыхание на своей щеке и просто не мог ее не обнять. Это было долгое чудесное мгновение – завлекательное тепло ее тела охватило меня, и я уже не думал, а только чувствовал. Вдруг я сообразил, что могло произойти, понял и то, что через две-три секунды утрачу власть над собой. Такое со мной уже было, а потом я к собственному удивлению обнаружил, что уже женат. Но прошло совсем немного времени, и я очутился перед судьей по разводам. Мне показалось, что я превращаюсь в какую-то марионетку, не способную управлять своими поступками. Как это ни было тяжело, я отвернулся, выскользнул из-под одеяла и стал на пол.

Потом я взглянул на Бекки. С закрытыми глазами, украшенными длинными ресницами, она была похожа на спящую фею. Я знал, что мне достаточно сделать лишь шаг, чтобы снова очутиться рядом с ней, и отвернулся, пока еще хватало сил. Потом схватил свою одежду и отправился в ванную.

Через четверть часа я прошел на цыпочках мимо кровати к двери. Но, когда я взглянул на Бекки, глаза у нее были открыты.

– В чем дело? – с ироничной улыбкой спросила она. – Благородство?

Я покачал головой:

– Старость, – и вышел.

Джек расхаживал с сигаретой по двору мотеля; я подошел к нему, мы поздоровались и стали всматриваться в утреннее небо. Когда наши взгляды встретились, я спросил:

– Ну? Теперь куда?

Джек посмотрел на меня усталым взглядом; он слегка пожал плечами.

– Домой, – сказал он.

Я ошарашенно взглянул на него.

– Именно так, – раздраженно подтвердил он. – А куда, по-твоему, мы ехали?

Возмущенный, я уже готов был спорить, ссориться с ним, но не стал.

Слова, которые вертелись на языке, остались невысказанными. Джек с улыбкой кивнул, будто я сказал что-то такое, с чем он согласен.

– Конечно, – проговорил он, – ты это понимаешь не хуже меня. – Он устало вздохнул. – Ты что, рассчитывал сменить имя, отрастить бороду и отправиться куда-то начинать жизнь заново?

Я криво усмехнулся в ответ. Теперь, после слов Джека, что угодно, кроме возвращения в Санта-Миру, выглядело нереальным, невозможным. Стояло яркое солнечное утро, я неплохо выспался, и мой мозг освободился от страха. То есть страх остался, глубокий и крепкий, ноя был способен рассуждать, не подчиняясь ему. Бегство произошло, для нас это было к лучшему, по крайней мере, для меня. Но мы принадлежали Санта-Мире, а не какому-то неизвестному, выдуманному новому месту. И теперь наступило время возвращаться домой, в город, которому принадлежали мы и который принадлежал нам. В самом деле, не оставалось ничего, кроме как возвращаться и бороться против чего угодно, что происходит там, бороться, сколько сможем и как сможем. Джек это понимал, понимал это и я.

Через минуту вышла Теодора и направилась к нам. Когда она приблизилась, напряженно всматриваясь в Джека, лицо у нее помрачнело; остановившись возле мужа, она вопросительно взглянула на него. Джек кивнул.

– Да, – сурово ответил он. – Дорогая, мы с Майлзом считаем… – он замолчал, потому что Теодора медленно кивнула.

– Хорошо, – устало произнесла она. – Раз вы возвращаетесь, значит, так нужно, неважно почему. А куда ты, туда и я.

Повернувшись ко мне, она выдавила улыбку:

– Доброе утро, Майлз.

Появилась Бекки, прижимая к себе, свернутые узлом, свою ночную сорочку и мою пижаму, и по ее напряженному и серьезному лицу я понял, что она собирается что-то сказать.

– Майлз, – остановилась она перед нами, – мне нужно вернуться. Это все происходит на самом деле, и мой папа…

Я прервал ее.

– Мы все возвращаемся, – мягко выговорил я, беря ее под руку и ведя к машине. Джек с Теодорой шли рядом. – Только, ради Бога, давайте сперва позавтракаем.

В двадцать минут двенадцатого этим же утром Джек сбросил скорость и выругался, когда мы свернули с шоссе на дорогу, которая вела в Санта-Миру.

Нам позарез нужно было быстрее добраться туда, чтобы бороться, действовать, но дорога представляла собой беспорядочное скопление грязных колей, изобиловавших ухабами – маленькими, с острыми краями, или такими огромными, что на них можно было сломать ось, если не преодолевать их ползком.

– Единственная дорога в Санта-Миру, – раздраженно сказал Джек, – а они довели ее до непригодности. – Он налег на руль, чтобы выбраться из глубокой колеи и не попасть в небольшую канаву впереди. – Типичный идиотизм городского совета, – взорвался он. – Они запустили эту дорогу, потому что через город должны были провести новое шоссе, а потом передумали и отказались от него. Майлз, ты читал об этом? – Я покачал головой, и Джек продолжал:

– Ну да, в городской «Трибюн». Совет теперь против шоссе: оно якобы нарушит атмосферу спокойной жизни в городе. Теперь геодезисты ушли и, похоже, шоссе перепланируют. Вот они и оставили нас с единственной практически непроходимой дорогой, а скоро начнутся зимние дожди, так что ее и чинить не станут.

Задний бампер зачерпнул грязь, когда передние колеса попали в выбоину;

Джек выругался и ворчал дальше – до половины двенадцатого, когда мы проехали черно-белый знак: «Город Санта-Мира. Население 3890 человек».

Глава 12

Не знаю, многие ли в наше время продолжают жить в городах, где они родились. Но сам я принадлежу к таким людям, и невыразимо горько видеть, как твой город умирает; это намного больнее, чем смерть друга, потому что остаются другие друзья. Мы много сделали и многое произошло за последующие час сорок минут, и каждую минуту во мне нарастало чувство утраты и боли от того, что мы видели. Я понимал, что нечто самое дорогое для меня безвозвратно ушло. Сейчас, идя по окраинной улице, я впервые по-настоящему ощутил какое-то ужасное изменение в Санта-Мире и вспомнил, что мне когда-то рассказывал приятель о войне в Италии. Случалось, что они входили в город, где не должно было Рыть немцев, а жители вроде были настроены дружелюбно. Тем не менее они входили с винтовками наперевес, посматривая во все стороны и вверх, ступая осторожно. И в каждом окне, в каждой двери, в каждом лице им чудилась опасность. Именно теперь, в своем родном городе – на этой улице я когда-то разносил газеты – я понимал, как чувствовал себя тот приятель, вступая в итальянские города; я боялся того, что мог увидеть или найти тут.