Мэйв Флай - С. Дж. Лид
Я заканчиваю разговор.
Старик моргает. Бульдог пускает слюни, толстые веревочные капли стекают на линолеум. Я дотягиваюсь до подола рубашки, берусь за него и задираю до подбородка, демонстрируя ему свои несвязанные груди. Старик издает какое-то слабое хрюканье или стон от неожиданного вида плоти. Бульдог фыркает, закрывает рот, облизывается, потом снова задыхается.
Я привожу в порядок рубашку, и тут входит ветеринарный фельдшер.
- Мама Лестера? - спрашивает она.
- Я... да, - говорю я, хотя утверждение кажется не только ложным, но и громоздким. - Это кот... Лестер... его имя.
- Точно, - говорит она.
Она не говорит мне, все ли с ним в порядке. Я слишком боюсь спрашивать.
Я следую за девушкой. Растрепанный пучок, фиолетовая и розовая одежда с разноцветными отпечатками лап. Как медсестры в больницах, так и сиделки на дому, эти серые, усталые, выжатые до нитки работники, работающие в поте лица, которые ежедневно приветствуют поток телесных жидкостей, (и не своих собственных) - самая неблагодарная из работ. И они надевают на себя карикатурную радужную мерзость, самую слабую попытку поднять настроение своим пациентам. Или, возможно, себе самим. Я не могу представить себе ничего более удручающего.
Лунатик с радужными пятнами приводит меня в комнату, где я жду и смотрю на маленький металлический столик. Однажды я уже приводилa сюда кота Лестера, и теперь я помню, как тот же самый специалист осматривал его на этом самом столе. Сжимал его маленькие кошачьи суставы, слушал его органы, ловко избегал взмаха когтями, когда вставляет ректальный термометр. Мне кажется, что если я останусь неподвижной и не буду думать о чем-то, то все будет в порядке. Если я не буду думать о худшем, то худшее не случиться.
Она никогда не простит меня.
Она никогда...
- Так, вы - мама Лестера!
В дверях стоит маленький человек. Снова бессмысленный порыв поправить его. Я не мама Лестера. Я не могу говорить. Я не двигаюсь.
- Скажу сразу, с ним все в порядке, - говорит ветеринар. - Но хорошо, что вы его привезли. Очень хорошо, - oн достает из-под руки манильскую папку, а из нее - три черно-белых изображения, которые он быстро прикрепляет к доске на стене. - Это, - говорит он, щелкая выключателем, освещающим все вокруг, - рентгеновские снимки Лестера.
От него слабо пахнет кукурузными чипсами. Его слова медленно впитываются. С котом Лестером все в порядке. Он не умрет.
Передо мной триптих кота в черно-белом изображении: длинный белый позвоночник, сероватые мешки органов. Его веретенообразные кошачьи лапы и череп. Один снимок снизу, согнувшись в почти прыжке, и по одному с каждой стороны. Трудно не восхититься совершенством кошачьей формы. Хищная грация, присущая даже домашним животным. И он живой.
Но, помимо завидного лика кота Лестера, в его брюшной полости отчетливо видны проксимальная, средняя и дистальная кости человеческого пальца. Все еще соединены. Все еще целы. В его кишечнике находится человеческий палец. Палец Хильды.
- Как видите, - говорит ветеринар, - его кишечник слегка проколот инородным телом, что объясняет кровавый стул. Если бы вы подождали с визитом, он мог бы и не выкарабкаться.
Я держусь очень спокойно. Он ждет, когда я заговорю, но в его молчании нет ничего обвинительного или подозрительного. Во всяком случае, я так не думаю.
- Вы сможете его убрать? - спрашиваю я. - Инородное тело?
- О да, мы подготовили его к экстренной операции, но нам нужно ваше согласие на стоимость и подпись на освобождении от ответственности.
- Конечно. Да. Все в порядке, - говорю я.
- Не хотите ли вы ознакомиться с расходами или с нашим протоколом реанимации?
- Нет, я подпишу все, что угодно, - говорю я. - Он... очень важен.
- Все они важны. Ну, тогда я просто отправлю нашего специалиста обратно.
Он оставляет рентгеновские снимки, прикрепленные к доске, с включенным светом, освещающим тело этого маленького хищного существа, о котором я и не подозревала, что оно так много для меня значит. Моя ответственность. Теперь он - моя ответственность. Тяжесть осознания этого факта оседает тяжелым, почти давящим грузом.
У двери ветеринар поворачивается и говорит:
- Лестер. Вы разрешаете ему гулять?
- Гм. Гулять?
- Я имею в виду на улице. Он ходит на улицу?
- Да, - говорю я. - Иногда.
Он кивает, один раз.
- Я знаю, что ему это, наверное, нравится, но кошки ввязываются в довольно странные вещи, когда они гуляют сами по себе. Я бы, может быть, ограничил это в будущем.
- Хорошо, - говорю я. - Конечно.
Он снова кивает и берется за ручку.
- Доктор, - говорю я. Он делает паузу и ждет. Я пытаюсь подобрать слова. - Это очень плохо? Я имею в виду... Вы уверены, что с ним все будет в порядке? - спрашиваю я. - Было много крови.
Он поджимает губы, одаривает меня выработанной карьерой ободряющей улыбкой.
- Это? О нет, это не много. После операции он будет в полном порядке. У нас тут бывают животные, которые просто брызжут кровью. Просто фонтаном. Как фонтан. Или из трубы. Я имею в виду, действительно... просто льется.
17
Из желудка кота Лестера извлекают обглоданный палец и предлагают мне забрать его домой в пакете, на что я соглашаюсь. Врач в радужном костюме смотрит на меня долгим взглядом, когда я забираю у нее пакет с костью пальца. Я улыбаюсь и благодарю их всех за помощь.
Я кладу обмякшее тело кота Лестера на маленькую кошачью кровать в комнате моей бабушки. Его конус не позволяет ему полностью прислонить голову к кровати, но он выглядит вполне нормально. Мне нужно давать ему лекарства два раза в день, пока они не закончатся, и ограничивать его в питании.
В агентстве Хильды я также получила инструкции по уходу за моей бабушкой. Страницы за страницами, в которых она задокументирована так, как будто она вообще не человек, а просто ряд протоколов. Я должна буду следить за ее показателями, давать лекарства, менять и чистить катетер и подстилку, мыть ее тело, периодически переворачивать, кормить через трубочку.
Я знала. Я знала, что это будет, но, возможно, и не знала. Я смотрю на свою бабушку,
