Мария Чурсина - Проклятье

Вероятно, он не хотел, чтобы их разговор слышали. Хотя о каком разговоре могла идти речь? Её рот так пересох, что язык больно царапал нёбо. Она думала чужие мысли и ловила себя на том, что забывала имя.

Миф достал с заднего сиденья бутылку воды и сунул Маше в непослушные пальцы. Держа бутылку в полусогнутой руке, Маша так и осталась сидеть неподвижно.

— Пей, — сказал Миф.

Она подумала, что было бы неплохо выплеснуть ему в лицо эту воду. За всё. Было бы красиво, как в фильме.

Миф сам вылил воду ей в рот, Маша не ощутила ничего — ни вкуса, ни прикосновения пластика к пересохшим губам. Даже не поняла, были ли вода горячей или холодной.

Она откинулась на спинку сиденья, попутно осознавая, что опять забыла своё имя. Миф вздыхал рядом. Маша чувствовала, он смотрит на неё, наблюдает, как за подопытным зверьком. Страх и отчаяние внутри собрались в безобразный комок и полезли наружу. Она захрипела, потом зарыдала, в голос, не в силах остановиться.

Миф сидел так близко, что Маша ощущала его тепло, но ни разу больше к ней не прикоснулся. Он терпеливо ждал, когда закончится её истерика. Может, всё ещё наблюдал, но, занавесившись от него волосами, Маша не видела.

— Можешь успокоиться и начать меня слушать, — сказал он ей, когда всё отчаяние кончилось.

Миф сидел в той же усталой позе, опустив руки на колени.

— Не бойся, — сказал он наконец. Маша поняла — впервые за весь вечер он сказал то, что по-настоящему имело смысл. — Это не навсегда. Я сниму это. Мне потребуется время, но я его сниму.

— Что это такое? — спросила она, ощутив свой голос, как нечто осязаемое, имеющее вкус и запах.

— Проклятье. Подходящее слово, думаю. Я не люблю книжные термины, пусть будет по-простому — проклятье. Однажды я его подцепил. Понятия не имею, где. Но ты пойми, что так для нас обоих будет проще. Ты должна мне верить.

«У тебя нет другого варианта», — добавил за него трескучий ветер за окном.

— Я ничего не понимаю, — призналась Маша. Минуту она думала, какой задать вопрос, но мыслей в голове всё ещё было предательски мало.

Миф свёл пальцы у подбородка.

— Летом я где-то подцепил проклятье. Я не могу снять его с себя, потому что сама природа проклятья препятствует этому. Но я могу его передать. Тебе, например. Я передал его тебе, и у меня теперь развязаны руки. Я найду способ его снять.

Маша видела — проклятье сидело у неё в ладонях, вместе с пылью заброшенного дома, вместе с потёками туши. Оно сидело там, и Маша не знала, что с ним делать.

— Почему я? — спросила она у проклятья.

— Ты — легче всего. Нельзя просто так взять и кому попало отдать его. Требуется много условий, понимаешь? — Голос Мифа нервно взмыл на высокие ноты и тут же спустился обратно. — Много факторов. Потом узнаешь, зачем тебе это сейчас.

— Нужно, чтобы влюбилась, да? — сказала она неожиданно для самой себя. Вспомнилась Сабрина, которая стояла посреди комнаты. Сузив глаза, она укоризненно качала головой. Всё качала и качала, никак не могла остановиться.

— Да, — произнёс Миф, как будто нырнул в прорубь.

Они молчали так долго, что проклятье в её ладонях умудрилось заснуть, и отчаяние чуть притихло. Маша подумала, что к этому ведь можно привыкнуть. Должен быть способ, чтобы привыкнуть к отчаянию и жить с ним, жить, ходить на занятия, вставать в шесть утра, писать рефераты. Забиваться в переполненный автобус, раскрывать зонт, выходя из дома, рассматривать витрины магазинов. Вместе с отчаянием.

— А где его можно подцепить?

Миф смотрел прямо перед собой.

— Любая неизвестная сущность теоретически может быть его носителем. Я провёл тебя по тем местам, где сам бывал летом. Я уже проверял их, но решил, что будет вернее, если их проверит ещё кто-нибудь. Ты, например. Да что я рассказываю. Ты сама видела, что все сущности, кроме последней, не представляли собой опасности. С последней, скорее всего, и нужно разбираться. Я разберусь.

«Как же вы разберётесь, вы же сами сказали, что не можете», — почти вырвалось у Маши. Она хрипло выдохнула и облизнула пересохшие губы.

— Быть проклятым опасно?

— Не опаснее, чем жить. Не перебегай улицу на красный свет и не ешь просроченные продукты, вот и всё. Просто там, где другим может повезти, тебе не повезёт.

— Ну спасибо, — сказала Маша. Впервые — зло. Злость вскипела в ней на эту единственную секунду. Как легко он скинул на неё проклятье. Как легко сказал — тебе не повезёт.

— Ладно. — Миф поднялся, поправляя ветровку, словно не безразлично было, как он выглядит. — Поехали. Я довезу тебя домой.

От ненависти её вело к отчаянной нежности, хотелось вцепиться в Мифа и не отпускать, и так без конца. Порочный круг следовало хоть как-то прервать, и Маша рвала его, как умела. На прощание Миф сказал ей:

— Ну, удачи.

И всё.

Маша поднялась на пятый этаж, проигнорировав бухтение вахтёрши, вошла в пустую комнату и, не зажигая света, упала на кровать. От соприкосновения с курткой покрывало делалось влажным. Только лёжа ничком на кровати, она поняла, что Миф сказал только «ну, удачи». Он не обещал позвонить, не назначал встречи, он даже не сказал, как всегда: «ну, до понедельника».

Подушка пахла духами Сабрины, едва различимыми арабскими нотками. Странно — подушка принадлежала Маше, а пахла другим человеком. Маша поднялась, сгребла со стола ноутбук и ушла в комнату отдыха, где было пусто и тихо, только тикали круглые часы на стене.

Она загрузила систему, автоматически набрала пароль. Крошечное сообщение в углу экрана сказало о том, что Интернет подключен. Маша сразу включила несколько программ. В мессенджере повисло сообщение: кто сейчас в сети. Алекс.

Она удивилась, что не удалила его месяц назад. Позабыла, наверное, а ведь собиралась отправить его номер в чёрный список. С тех пор она редко включала мессенджер — и без того дел полно. Этой ночью в сети больше никого не было — все её знакомые спали.

Её руки замерли над клавиатурой, потом сами собой набрали в окошечке:

«Привет, Алекс».

Программа отозвалась коротким звуком, похожим на смешок. Его ответ не заставил себя ждать.

«Привет! Ты куда пропала? Я уже боялся, что обидел тебя».

Улыбающиеся рожицы. Много-много улыбающихся рожиц. Они все таращились на неё, подмигивали и скалились, как умалишённые. Вовсе ей не хотелось говорить с Алексом. Просто ей срочно требовалось хоть чем-то забить голову, чтобы не вспоминать. Хоть глупой болтовнёй.

«Была занята. Учёба, сам понимаешь».

«Понимаю. А теперь свободна?»

«Наверное».

Повисла пауза, сделалось ненадёжным подключение к интернету. В этой пустоте Маша слышала, как тикают настенные часы. Пальцы нервно вздрагивали над клавиатурой, но что писать дальше, она не знала. Когда программа снова хихикнула, она испытала огромное облегчение.