Нана Блик - Наоми

– Кофе, пончики и лазанью, – без энтузиазма извлёк из себя, наслаждаясь её миловидным ликом.

– Сэр, лазанья будет только к обеду, а утром мы обычно подаём чудесный омлет с беконом, – хлопая огромными ресницами, произнесла девушка, прикрывая свои измученные жизнью голубые глаза.

– Ну, омлет так омлет, – уже с улыбкой произнёс я, явно симпатизируя этой особе, что для меня в принципе было редким явлением. Она, отвечая улыбкой, приняла мой заказ и, резко повернувшись, зашагала к кухонной двери, чтобы передать вне очереди мой заказ повару. И всё бы ничего, да только еле заметная татуировка коварно вылезла из-под слегка опустившихся на бёдрах джинсов, обнажая всем уже не просто картинку лихой молодости, а скорее, как думал я, свою сущность и приговор для ни в чём неповинной особы.

Когда она принесла мне мой завтрак, земля уже вращалась в другом направлении, изменяя свои координаты. Я мило беседовал с ней, а на прощание оставил неприлично большие по размеру чаевые. Девушка явно была рада моему с ней общению и тянулась ко мне, подтверждая свою природу и мои убеждения. Я договорился с ней встретиться в баре на другом конце города вечером этого дня. Девушка сказала, что работает там, и после смены будет свободна, но я караулил её даже всю смену в кафе, следуя за ней вплоть до самого дома, в котором она проживала. Небольшой многоквартирный домик с серыми, привычными для этого города фасадами был наполнен жильцами. Я не рискнул подойти к дому вплотную, поэтому следил за входом, стоя на противоположной от него стороне. К моему счастью, девушка недолго пробыла там, но выйдя на улицу, она неожиданно махнула рукой проезжающей машине такси. Толпа разгулявшейся молодёжи, стоявшей неподалёку от входа, не позволила мне увидеть момент, когда она села в машину, но мне показалось почему-то, что там она была не одна.

Я пришёл в бар около двенадцати ночи, ожидая увидеть девушку, работающую здесь, как и там, официанткой, но в зале её нигде не было. В баре было немного народу, звучала приятная музыка, а на сцену то и дело выходили танцовщицы, обнажая своё роскошное тело.

Пока я сидел сам не свой, охваченный весь чувством неудовлетворённости и дурмана, думая, что девушка меня обманула, на сцену вышла особа, пленённая нитями латекса, лицо которой скрывала маска из розовых перьев. И я наслаждался выступлением девы до тех пор, пока она не стянула маску со своего личика, а я не узнал в ней ту особу, за которой сюда и явился. И хотя в её танцах не было ничего неприличного: она не обнажала своё роскошное тело, а лишь демонстрировала людям свои шикарно поставленные танцы, ненависть к ней росла в прогрессии, увеличиваясь буквально каждую секунду нахождения меня в этом баре. В одном из своих выступлений она спустилась в зал и, умело работая с публикой, передала мне записку. Я не сразу развернул её, борясь инстинктивно со своей внутренней злобой, чтобы сразу не завалить её на пол в зале многолюдного бара. Только кое-как переведя дух и совладав со своими не на шутку разгулявшимися нервами, я смог развернуть листочек, чтобы разоблачить все её планы, а заодно и насладиться манерой письма и почерком, который был превосходен.

«Зайдите за мной полтретьего ночи в двадцать второй номер. Я буду ждать вас там, а потом, если вы захотите, конечно же, мы можем прогуляться, а вы заодно проводите меня до дома, и я всё вам расскажу и покажу, ну, а пока наслаждайтесь вечером, мой туманный мечтатель. Надеюсь, что не сломаю сложенные вами обо мне идеалы! Ваша Николь!»

Весь вечер я наблюдал за моей жертвой, которая только строила из себя невинный нежный цветок мимозы стыдливой, а по сути, являлась венериной мухоловкой, завлекающей мужчин, но сегодня я раз и навсегда растопчу этот смертоносный цветочек.

Половина третьего ночи. Программа из танцевальных постановочных номеров плавно перешла в обычный стриптиз, и мой цветочек исчез из моего поля видимости, приспуская завесу тайны. Встав из-за стола, я направился в холл, чтобы подняться по лестнице на второй этаж, где и находились эти развратные комнаты, но меня интересовала лишь та, которая была с номером двадцать два. Дойдя до нужной мне цели, я останавливаюсь у двери и, слегка отдышавшись, просто вхожу.

Полумрак и играет тихая музыка, классика, кажется. Вижу Николь, сидящую на кровати ко мне спиной и застёгивающую длинный сапог. Она полностью одета, что первоначально вызывает во мне бурю сомнения, и я останавливаюсь, но неожиданно она поворачивается и лишает меня всякого выбора, поэтому я просто наотмашь ударяю её по голове, и Николь падает на пол, теряя сознание. Быстро обхожу кровать и, садясь на девушку сверху, достаю тот самый складной ножичек, которым обычно и пользуюсь. Но в тот момент, когда я уже готов был нанести удар в самое сердце Николь, по комнате раздаются два коротеньких слова: «Не надо!» Я резко оборачиваюсь назад и вижу мальчишку лет шести или семи, который, опираясь одной рукой за косяк, стоит в проёме ванной комнаты впереди инвалидной коляски.

– Прошу вас не надо! Я умоляю вас! – мальчишка кое-как стоял на ногах, его речь дрожала и переходила то и дело на шёпот. – Это моя мама! Не трогайте её. – Он ринулся ко мне, но упал, едва сделав мизерный шаг.

– Она – чудовище и должна умереть! – злобно прыснул я на него словами.

– Она идеальна! И она – всё, что у меня есть в этой жизни! – мальчишка плакал навзрыд, не в силах подняться с пола, он даже полсти-то был не в состоянии.

– Ты что инвалид? – я со злобой произнёс фразу, но не заметил сам, как чувство зависти закралось мне в душу.

– Да, но я таким не родился. Когда-то давно я попал в аварию, и моя жизнь так же, как и мамина, круто переменилась. Одним поздним вечером мы ехали с отцом на машине забирать маму со школы после факультативных занятий. Она до того, как я стал инвалидом, работала учительницей в старших классах. – Пацан, по-прежнему лёжа в проёме, кое-как переводил дыхание, чтобы продолжить рассказ. – В одном квартале от школы в нашу машину на бешеной скорости врезался пьяный лихач. Папа умер на месте, а я, получив многочисленные переломы позвоночника и травму глаз, три месяца пролежал в реанимации, но всё-таки выжил. Мама, чтобы ухаживать за мной уволилась с работы. Мы, конечно, получили страховые выплаты, которых едва ли хватило на первый курс моего лечения. Мама устроилась в этот ночной бар сначала обычной официанткой, а потом благодаря её занятиям спортивной гимнастикой в детстве со временем перешла в танцовщицы, создавая сама свои номера. Когда я уже более или менее смог ухаживать за собой, это я говорю об обычном держании ложки в руках и приподнятую голову на кровати, мама устроилась ещё и на дневную работу в кафе.