Пробуждение в «Эмпти Фридж». Сборник рассказов (СИ) - Воронцов Денис Игоревич
— С тех пор четверть века прошло, старик.
— Две декады. Не утрируй. Можешь поэкспериментировать, запустить туда беспилотник. Готов поспорить, слегка охренеешь.
В голове поселяется мысль, что так и сделаю: испытаю червоточину старым добрым «птеродактилем», как только возьму его где-нибудь напрокат. Причем выдвинуться туда нужно будет вместе с Лью — чтобы сразу вытрясти обратно задаток, если поле окажется пустым трепом наркомана. Отличный план, думаю. Но есть одно «но»…
— Беспилотник тоже живое существо, скажешь?
На этот раз отшатывается он, и улыбка резко пропадает с его губ. Его лицо снова оказывается в тени и перестает быть похожим на череп.
— Посмотри на меня. Я «прыгнул» черт знает когда, и до сих пор жив-здоров. Ну, не совсем здоров, но это другое, сам понимаешь.
Интересно, что именно он имеет в виду, говоря «не совсем здоров» — свою хромоту, или то, что он чокнутый?
— Слабо верится. И ты так просто, без задатка, дашь мне координаты этого места?
Тут улыбка возвращается к Лью, и в его лице уже заранее читается то, что он хочет сказать:
— Естественно, с задатком. Триста. Вдруг ты перед финишем влетишь в «мираж» или типа того.
Теперь все стало на свои места. Он мог бы придумать что-нибудь посложнее вместо «кротовой норы» на пути к финишу, но решил, что я кретин.
— С этого и следовало начинать. — Говорю. — Разводка, твоя болтовня.
— Черт с тобой, — он показывает ладонь, как жест того, что готов пойти на компромисс, — если не сработает, задаток верну. Так что?
Интересно, что он скажет насчет окончательной суммы.
— Сколько хочешь от выигрыша?
— Половину.
— Смеешься?
— Преимущество в пятьсот ярдов — смешно?
Хорошо держится. И это при том, что ни одно из его слов не прошло проверку на прочность.
— Будешь штурманом. На таких условиях и получишь свою часть.
Он протирает очки салфеткой для стаканов, надевает обратно и опирается обеими руками о стойку.
— Треть меня не устраивает. Да и на кой мне этот головняк с картами? Сам изучишь местность. Сейчас все ездят без штурмана.
Нет, не все. И он отлично знает об этом. Чем опытнее пилот, тем больше вероятность, что он воспользуется услугами штурмана. Такая вот парадоксальная закономерность, наблюдающаяся на практике.
Недолго думая прихожу к выводу: даже если все сработает, полторы ставки штурмана не стоят всего одной отметки на карте. Даже если эта отметка будет сделана дыроколом, означая абсолютное отсутствие преград — в том числе в виде пространства-времени.
— Половина это много, — говорю.
— Половина это лучше, чем ничего. Без прыжка вряд ли вытянешь. В ралли каждая секунда на вес воздуха. Пятьсот ярдов дадут бонус где-то секунд в двадцать, который наверняка гарантирует победу, если грамотно проложишь маршрут между контрольными точками и по пути не протупишь. Могу еще подарить свою «колибри», когда попадем на Землю. А билет сам знаешь, стоит как половина выигрыша.
«Да он же прирос к Оазису железными корнями, — думаю, — А говорит так, словно только вчера сюда прилетел».
— Давно ты там был? Она уже давно сгнила, твоя «колибри».
Он достает с кармана электронный ключ и начинает сворачиваться, выключая повсюду свет.
— На ней ни пылинки. Я весь дом законсервировал. Как знал, что застряну на экваторе красной задницы. А кстати, как получилось, что супруга твоя дома, а ты здесь?
II
Возвращаюсь в жилой модуль с чувством, что побывал на лекции по физике и в псих-изоляторе одновременно. С порога ловлю себя на мысли: лучше бы вырубился и переночевал в баре. Там хотя-бы нет этого отвратительного запаха ни то сварки, ни то озона. И откуда у Лью столько денег на чистейший воздух?
Не передать, насколько осточертела эта серая коробка. На вид все пластиковое, даже кровать. Почти сразу загорается желтый плафон, начинает кряхтеть вентиляция, включается голографический вид на остров Дрейка. И от всего этого создается впечатление, будто я неотъемлемая часть комнаты, вроде стула или мини-бара. Пазл, который где-то пропадал и теперь вернулся на место, чтобы дополнить собой унылую картину интерьера.
Для трех часов ночи «за окном» слишком светло. Наверное, у голограммы сбились настройки времени. Или я забыл, как по пьяни переключил ее на часовой пояс родного Плимута. У меня однажды была такая мысль. Правда, в последний момент я передумал, так как это показалось мне некомфортным: к искусственному пейзажу рано или поздно привыкаешь как к настоящему, а разница во времени сбивает с толку и даже давит на психику. К тому же, для лондонского времени «небо» сейчас кажется слишком темным, поэтому проблема скорее всего в настройках. Как бы там ни было, никакая электронная штуковина не заменит реальный вид из окна.
Единственное, что придает каплю бодрости в конце дня, это перспектива повидаться с Мэй. На стене висит двое часов, и я точно знаю, что у нее сейчас обеденный перерыв. А значит, скоро она выйдет на связь (если, конечно, нашу перекличку с десятиминутной задержкой можно назвать связью). Еще немного, и мы снова будем вместе. А пока что остается довольствоваться допотопным синемаскопом, показывающим рой помех с едва различимой картинкой на заднем фоне. Но никак не наоборот.
Часто тех, кто не бывал дальше Луны, удивляет, почему в век компьютерных технологий общение проходит при таких дерьмовых условиях. Но так повелось, что за скорость и доступность сигнала приходится платить качеством изображения. Иначе наши разговоры стоили бы по сотне кубометров воздуха за час, в лучшем случае восьмидесятого. Или затягивались бы на сутки, что сделало бы их беспрерывными. Я, конечно, не прочь болтать с Мэй целыми днями напролет, но рано или поздно наш космический телефонный провод перерезали бы ножницы под названием «безденежье». И в тот же день отсекли бы кислородный шланг от моей комнаты, что тоже не совсем приятно.
Хорошо, что я уговорил Мэй вернуться домой, пока еще была такая возможность. Конечно, я не наврал ей о том, что собираюсь полететь следом, как только проверну небольшое дельце и достану денег на еще один билет. Но кто же знал, что моя махинация с перепродажей чипов прогорит, как бенгальский огонь, а остаток денег уйдет на то, чтобы компенсировать ущерб и хоть как-то отвертеться от суда. Так я и стал коренным жителем Оазиса, надеющимся, как и все, рано или поздно покинуть эту дыру.
Хуже всего осознавать, что всего этого можно было избежать. Стоило лишь получше изучить технологию криоконсервации, прежде чем одобрять и запускать ее в массы. А теперь, когда «заморозку» признали опасной для жизни и запретили — конечно, билеты назад стали всем не по карману. Признаться, я бы рискнул собственной шкурой, чтобы под видом консервы улететь отсюда, будь это возможно даже на нелегальном уровне. Но правительство строго следит за тем, чтобы все оставалось на своих местах.
А на первый взгляд идея казалась неплохой. Полет занимает минимум два года, и все это время пассажирам нужно чем-то питаться, не говоря уже о прочих потребностях. Будучи простой и дешевой, криоконсервация позволяла экономить уйму ресурсов и денег. С ней путешествие в Оазис стало таким же доступным, как перелет в другой конец земного шара.
Но особого искушения побывать в «красном городе» добавляла возможность подзаработать на добыче терция. Вот и я купился, бросив не такую плохую работу на судостроительной верфи Плимута, и угодив с женой в капкан размером с планету (иронично, что мне посчастливилось застрять здесь, с учетом того, что на Марсе нет как таковых морей).
Идея насчет терция тоже с треском провалилась. Точнее сказать — взорвалась, вместе с комплексом по его добыче и переработке «ОАЗИС-1». Говорят, это был теракт, устроенный фанатиками, которые верили, что четвертая мировая начнется именно с этого места. А она началась и закончилась как всегда на Земле. Вот так неожиданность.
Никто не будет восстанавливать этот завод ближайшие лет сто, а тем более строить новый. Как бы ни был полезен терций в промышленности, после случившегося в Оазис больше не сунется ни одна живая душа. По крайней мере, пока не найдется новый способ свести к минимуму затраты на перелет. А пока что игра не стоит свеч, тем более в век всемирного кризиса.
