Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

Лидия покачала головой.

Элен, похожая на добродушного неторопливого тяжеловоза в своем накрахмаленном ситцевом платье, какие полагалось носить горничным в утренние часы, пришла забрать поднос, и через распахнутую дверь со «служебной» половины номера до Эшера донеслись восклицания миссис Пиллей: «Ну же, девочка моя!»

— Похоже, Миранде ее первая пыльная буря пришлась не по вкусу, — заметил он, и Элен хихикнула.

— Она всё старается убрать пыль из каши, и эта Пиллей, — Элен не питала особого уважения к няне, чье мнение о демонстрациях рабочих («Их нужно арестовать!») и праве голоса для женщин («Их нужно отправить домой к мужьям, которые вообще не должны были их выпускать!») она сочла варварским, — уже замучилась ей ручки вытирать. И глазки у нее чешутся. Не знаю уж, как мы будем ее купать, с такой-то пылью — вода тут же превращается в грязь. А как себя чувствует профессор Карлебах?

— Я как раз собиралась проверить, — Лидия встала, не таясь, взяла очки, которые она сняла при звуке открывающейся двери, и двинулась в сторону спальни. — Нет-нет, Джейми, останься и допей кофе. Ночью я слышала, как ты вставал и навещал его, а ведь тебе самому надо было отдохнуть.

Элен вышла. Эшер снова сел, по-прежнему держа в руках кофейную чашку, и задумчиво уставился на приоткрытую дверь спальни. Фрэнсис Бэкон как-то написал: «Тот, кто имеет жену и детей, отдал заложников судьбе: они — помеха для крупных предприятий, как добродетельных, так и порочных»…

Бросив взгляд на чашку, он заметил, что кофе покрылся тончайшим слоем пыли. Эшер радовался тому, что Лидия и Миранда рядом с ним, поскольку так он мог защитить их или хотя бы знал, какая опасность им грозит. Но ночью во сне его преследовали отражающие свет глаза и бесформенные лица, проступающие в свете звезд. И вонь гниющей плоти. Он смертельно устал, и все равно несколько раз просыпался, не столько из-за беспокойства о старом друге, сколько из-за кошмаров: ему снилось, что когтистые лапы скребутся в окна, что сутулые темные фигуры снова скользят за ним вдоль канала со стоячей водой.

Насколько они разумны? Смогут ли узнать его, если снова увидят? Станут ли преследовать? И хватит ли им сообразительности понять, что рядом с ним есть люди, которых он любит?

Он ощутил, как где-то глубоко внутри заворочался страх. В бытность его полевым агентом его единственным недостатком было воображение. Полезнейшее качество, но одновременно с тем и обоюдоострое оружие.

И что там с пекинскими вампирами? Он вспомнил, как нервничал Исидро, вспомнил собственную прогулку вдоль канала позапрошлой ночью, о том, как кто-то следовал за ним, следил…

За несколько месяцев до рождения Миранды Лидия вшила серебряные цепочки в оторочку занавесок на детской кроватке и даже в ленты, которыми собиралась перевязывать завернутого в одеяльца ребенка. Сама мысль об этом, а также и о том, что Оксфорд от Лондона отделяет не более семидесяти миль, и хозяину Лондона известно, где они живут, по-прежнему наполняла его гневом, страхом и чувством вины.

Он уволился из департамента перед тем, как сделать Лидии предложение (сама она тогда была лишенной наследства студенткой без гроша в кармане), но все равно терзался сомнениями. Шпионаж — занятие для холостяков, и даже вышедшие в отставку шпионы до конца дней своих вынуждены жить с оглядкой. В глазах Эшера величайшим из бессчетных грехов Исидро стало то, что семь лет назад, когда испанец вовлек его в дела лондонских вампиров, о существовании Лидии узнали те, кто охотится в ночи. Лидии, а теперь еще и рожденного ею ребенка.

Она вернулась в комнату, сворачивая стетоскоп:

— Он еще спит. Бедняга, в его возрасте… Вынуждена заметить, Джейми, что с твоей стороны было нечестно взять с собой Карлебаха и оставить меня собирать сплетни в компании баронессы. И потом, к тому времени, как я доберусь до Минляна, смотреть там уже будет не на что — кости рассыплются в труху.

— Mea culpa! — Эшер вскинул руки, показывая, что сдается. — Но раз уж ты вытерпела общество баронессы…?

— Ты знал, что она из себя представляет?

— Господа судьи, я не виновен в том, в чем меня обвиняют… хотя до меня доходили слухи, — краешком салфетки он снял с кофе пленку пыли, слил остатки из кофейника во вторую чашку и накрыл ее блюдцем. — И если уж речь зашла о слухах…

— Да, — вздохнула Лидия. — Слухи…

И она подробно пересказала ему обо всем, что узнала за время посещения Шелкового переулка. Когда она закончила, Эшер сказал:

— Увы, но то, что твоя подруга рассказала об отце Ричарда Хобарта, соответствует истине. Даже в Оксфорде у Гранта Хобарта была сомнительная репутация. Разумеется, мало кто из нас был настолько наивен, чтобы в поисках удовольствий связываться с городскими девицами…

— А я-то думала, что годы учебы ты провел в монашеском уединении, склонившись над словацким словарем!

— Персидским, — с усмешкой поправил Эшер. — И, боюсь, в отношении меня ты права.

Он снял со своей чашки блюдце, отпил глоток и вернул блюдце на место.

— Еще до того, как меня пригласили на службу в департамент, я не понимал, зачем напиваться пять раз на неделе, как делали мои соседи по лестничной клетке. Полученное воспитание уберегло меня от сетей тех девиц, с которыми мои соученики встречались в Лондоне. Пьяные студенты способны на многое, но Хобарту удалось выделиться даже на их фоне. Он оправдывался, говорил, что девушки сами его просили… Тогда, в восемьдесят втором, ходили слухи, что он убил женщину в каком-то из лондонских притонов.

— Намеренно? — голос Лидии звучал ровно, но Эшер видел, что она потрясена.

Эшер задумался. В памяти всплыл весенний вечер в общей комнате для младшекурсников, которая вдруг погрузилась в тишину, когда в дверях появился Хобарт. Вскоре после этого Хобарт подошел к нему и попросил давать уроки китайского языка, который сам Эшер учил уже два года. Отец дал ему три месяца, сказал Хобарт, с вызовом глядя Эшеру в глаза, чтобы он подтянул язык, прежде чем отправиться служить на Дальний Восток.

С неохотой он ответил:

— Думаю, да.

Лидия промолчала; пальцы ее нащупали кофейную ложечку, и теперь она машинально вычерчивала тонкие узоры в пыли, покрывавшей белую скатерть. Наконец она сказала:

— В прошлом году я прослушала лекцию доктора Биконсфильда, который считает, что подобное поведение связано с атавистическими пороками нервной системы. По-моему, тогда ему не удалось обосновать свою теорию. Интересно, как обстояли дела с отцом сэра Гранта.

— За все то время, что мы вместе учились в Оксфорде, об отце Хобарт заговорил со мной лишь однажды. Я слышал, что леди Хобарт была ужасной женщиной. Как бы там ни было, неважно, передается по наследству потребность в насилии и невозможность иным способом получить удовольствие, или нет. Ричарда подставили. В департаменте мы часто проворачивали такие фокусы, чтобы заполучить нужного человека, хотя, насколько мне известно, к убийствам не прибегали. И Ричард, и несчастная мисс Эддингтон — всего лишь инструменты. Настоящая цель — Хобарт.