Джереми Робинсон - Кронос

Тревор широко улыбнулся:

— Случалось несколько раз, что Лорел отказывалась от завтрака. Можно предположить, что она хорошо покушала ночью. Не знаю, съела она кого-нибудь в действительности или нет, но девочка привыкла к медленно двигающейся пище. Она никогда не станет преследовать здоровую рыбу. Если та движется достаточно скоро — ей ничто не грозит.

Аттикус взял себе на заметку: постараться не падать за борт — и обернулся к Тревору:

— Ну а какой интерес питает один из главных богачей планеты к скромному морскому биологу?

— Я думал, это-то вполне очевидно, доктор.

— Просто Аттикус.

— Договорились. — Тревор прошел к столу. — Прошу вас.

Они уселись на стулья, оказавшиеся чрезвычайно удобными. Сев, Аттикус почувствовал себя очень комфортно и впервые за несколько дней смог расслабиться. Было нечто чудесное в этой подводной комнате, позволяющее забыть о тревогах и… да: и умерить бдительность.

Аттикус не сдержал улыбку, заметив на кофейном столике две бутылки пива «Сэмюэль Адамс» в серебряном ведерке, обложенные кусочками льда. После приглашения к чаю и принимая во внимание британский акцент хозяина, а также его почти женские манеры, можно было скорее ожидать китайский фарфоровый сервиз с чаем «Эрл Грей» и булочки.

Тревор прочитал его мысли.

— Я, может быть, и британец, но получаю удовольствие от американской еды. Прошу, угощайтесь.

Аттикус вытащил из ведерка бутылку и зубами открыл ее.

— Хо-хо! — зааплодировал Тревор. — Настоящий мужчина! — Затем извлек из кармана открывашку. — Так намного цивильнее, не находите? — Он взял бутылку, нетерпеливо вскрыл и начал жадно пить.

Про себя Аттикус подивился, как такой субтильный человек может пить пиво на манер заправского забулдыги. Тревор был как бы двухцветным: черное — белое; день и ночь. Впрочем, дальнейшее изучение этого необычного человека подождет, сейчас налицо более важные вопросы.

— Вы вроде хотели мне объяснить, ради чего я здесь?

Тревор со вздохом поставил пустую бутылку на столик.

— Ну, да, да. — Он скрестил ноги и положил сцепленные руки на колено. — Скажу вам правду. Мне скучно.

Аттикус недоуменно посмотрел на него.

— Нет-нет, не сию минуту. Я хотел сказать: мне было скучно до тех пор, пока я не услышал о том, что с вами приключилось. Не думайте, что меня так уж тронула ваша трагическая потеря, но… услышав про это чудовище, я испытал такое же возбуждение, как некогда в детстве, когда я впервые увидел океан. Я хочу найти его, доктор Янг. Найти и убить.

— Почему убить?

— У вас наверняка есть на это свои причины, что же касается меня… боюсь, они более эгоистичны. Прошу вас, пойдемте. — Тревор встал и ухмыльнулся. — Чтобы лучше меня понять, вам необходимо увидеть мою коллекцию.

Аттикус прикончил пиво, взял с пола свою сумку и пошел вслед за Тревором. Они миновали истукана с острова Пасхи и — дальше, по длинному коридору, изгибающемуся широкой дугой. По правую руку тянулся ряд дверей, по левую дверей не было. Тревор шагал впереди, весело что-то мурлыча себе под нос. Наконец коридор закончился огромным залом. С находящейся выше палубы спускались две лестницы, у подножия которых стояли три фигуры демонически красивых женщин. Они были действительно прекрасны, одетые лишь в почти ничего не прикрывающие накидки. Верхняя, открытая часть туловищ являла взору груди идеальных форм. Чуть приоткрытые рты, чувственные полные губы, высокие скулы. Но на голове… вместо волос у них были свившиеся кольцами змеи. А ниже талии, где должны бы красоваться длинные ноги, опускались к полу змеиные тела.

— Медуза, — прошептал Аттикус.

— Только одна из них, — уточнил Тревор, отпирая двойные двери отмычкой.

«Еще одна странность», — подумал Аттикус.

До сего момента он наблюдал на яхте лишь самые современные способы открывания дверей: голосом, сличением отпечатка пальца и сетчатки глаза. А помещение, в котором хранятся самые большие ценности, открывается простой отмычкой.

— Две другие носят имена Стено и Евриала. Они действительно привлекательны. Охраняют мою коллекцию.

Тревор резко распахнул двери, за которыми обнаружилось громадное помещение. Оно тянулось на добрую сотню футов в обоих направлениях, а в высоту было с четырехэтажный дом. Но не размеры зала приковывали внимание — взгляд не мог оторваться от находящегося внутри.

Аттикус вошел и застыл с широко раскрытыми глазами. На стенах висели картины, в которых он признал работы Моне, Ван Гога, Рембрандта, Да Винчи и Пикассо — известнейшие полотна, выставленные в Лувре; и тем не менее они здесь и выглядят как настоящие. Тревор, казалось, снова прочитал его мысли, хотя Аттикус не сомневался: всякий, кто видел картины, задавался тем же вопросом.

— Уверяю вас, это все подлинники, — сказал Тревор.

Аттикус подошел к «Тайной вечере» Леонардо, великолепной во всех отношениях, даже еще более впечатляющей, чем та, которой восхищается мир. Стоя перед картиной размерами двадцать девять на пятнадцать футов, Аттикус почувствовал себя карликом.

— Та, другая — подделка?

— Нет-нет, — ответил Тревор, явно обрадованный возможностью объяснить. — Они обе настоящие. Но та, что находится в монастыре Санта-Мария делле Грацие в Милане, своего рода набросок. Конечно, очень хорошо проработанный набросок, но не окончательная работа. Великий да Винчи знал, что фреска, выполненная темперой по гипсу, не будет долговечной.[24] Окончательный вариант, который вы сейчас видите, — это масло по холсту, значительно более долговечный, и картина… как будто живая. Вам не кажется?

Аттикус кивнул, не в силах справиться с потрясением. Ему доводилось видеть репродукции «Тайной вечери», но это… это был истинный шедевр. Оторвавшись наконец от созерцания картины, Аттикус перевел внимание на другие предметы коллекции. Вот статуи римских и греческих богов. Уменьшенная копия знаменитого сфинкса, кажущаяся более завершенной, нежели оригинал на плато Гиза. Стоящий с гордо выставленной напоказ львиной головой рядом с витиевато расписанным обелиском. В длинных ящиках со стеклянными крышками выставлено на обозрение множество артефактов со всех концов света, величайшие сокровища человечества. Вот мрачно высится целиком вырезанная из пещеры каменная стена, исписанная пиктограммами. Аттикус остановился перед ней, пытаясь разобрать смысл надписей, но безуспешно: значки беспорядочно прыгали перед глазами, не позволяя проникнуть в их тайну.

— Очень возможно, что это одни из древнейших известных пиктограмм, — заметил Тревор.