Джереми Робинсон - Кронос

— Прошу прощения, — раздался голос Уотсона, — но мы слишком быстро подобрались к ним. Похоже, они стоят на месте.

Андреа выглянула в боковой иллюминатор и примерно в миле увидела белый корабль. Достав бинокль, она всмотрелась в судно.

— Что за черт…

— Согласен, — сказал Рейли, не отрываясь от своего бинокля. — Это самая большая и самая удивительная яхта, какую я когда-либо видел.

— Да уж, — присоединил свой голос Уотсон. — Крупнейшая яхта в мире; принадлежит Тревору Манфреду.

Андреа знала это имя, как, она не сомневалась, знают его большинство жителей планеты. Оно было так же на слуху, как имена Билла Гейтса, Стива Джобса[26] или Уолта Диснея.

Человек-легенда. Эксцентричный богач, чья страсть к коллекционированию редкостей не раз привлекала к его персоне внимание Береговой охраны США. Хотя конкретных улик против Тревора Манфреда не было, имелись указания на то, что именно к нему попала некоторая часть бесценнейших артефактов, вывезенных из Штатов за последние двадцать лет, в том числе, по слухам, и полный скелет Tyrannosaurus Rex. Винсент и ее команда с Манфредом пока не сталкивались, но, разумеется, знали, что все его передвижения отслеживаются.

Разглядывая в бинокль верхнюю палубу, Андреа увидела застывший на вертолетной площадке огромный черный «Си Кинг». Сердце учащенно забилось. Последний раз, когда она видела этот вертолет, из его иллюминатора на нее смотрел Аттикус.

— Мне нужен катер, и как можно быстрее.

— Это по-прежнему «учебный вылет», кэп? — невозмутимо спросил Уотсон. — Катер в планах учения не предусматривался.

— Учения закончены, ребята, — объявила Андреа. — Тревор Манфред вошел в воды залива Мэн, и наша задача — выяснить, с какой целью. А теперь, черт же возьми, вызывайте катер.

Она слышала, как Уотсон хмыкнул. Пилот знал: для наблюдения за Манфредом Андреа может вызвать и целый корабль — и теперь не без удовольствия наблюдал своего босса в действии. Все члены команды хотели бы видеть это, зная, что капитан обладает пылким темпераментом.

«А ведь они еще ничего не видели», — подумала Андреа.

Услышав хихиканье Рейли, она резко спросила:

— И что здесь смешного?

— Сначала морское чудовище — не гигантский кальмар или там кашалот, а действительно монстр, — глаза Рейли сияли от возбуждения, — а теперь еще Тревор Манфред собственной персоной в наших водах. Боюсь, что не справлюсь с обилием впечатлений.

Он, конечно, шутил, но Андреа отнеслась к его словам серьезно.

— Я тоже, малыш. Я тоже.

Солнце уже село — лишь пламенело небо на западе, — когда с базы в Киттери подошел 270-футовый катер Береговой охраны. Они тотчас направились к «Титану», плавучей крепости Тревора Манфреда, собираясь противостоять одному из влиятельнейших людей на планете. У Андреа свело живот от волнения. Но не из-за предстоящей встречи с Манфредом — с развращенным-то богачом она как-нибудь справится. А вот Аттикус Янг… она совершенно не представляла, что скажет ему. «Правду», — подсказал внутренний голос. Она здесь только ради него. Все просто.

Стоя на носу, Андреа смотрела, как катер разрезает волны, близясь к неизвестной судьбе. Она крепче стиснула зубы, полная решимости довести задуманное до конца. Она должна защитить Аттикуса Янга — не от Тревора Манфреда: от самого себя.

18

На борту «Титана»

На океан быстро опустилась ночь, подул холодный ветерок. Аттикус пытался бороться с холодом, но тело все же дрожало. Он стоял, крепко держась за поручни и напрягши мышцы, на носу «Титана». Поверхности океана он не видел, но слышал, как волны бьются о корпус гигантского судна.

Не в силах уснуть, Аттикус покинул свои апартаменты, роскошнее и экстравагантнее которых не сыскать и в дорогущих отелях. На яхте о нем заботились, первоклассно обслуживали, но повышенное внимание всей команды не могло исцелить его сердечную рану. Он чувствовал себя раздавленным, даже когда думал об осуществлении задуманной мести. Хотелось побыть одному, поэтому вместо того, чтобы присоединиться к команде во время ужина, Аттикус пораньше отправился в постель, надеясь, что во сне душевная боль утихнет.

Но сомкнуть глаза так и не удалось. Электронные часы на столике у кровати показывали три, когда Аттикус вскочил с мягкой постели, натянул на себя, что подвернулось под руку, и выскользнул на палубу поглядеть на звезды.

Небесные маяки сверкали на ночном небе, как и в бесчисленные предыдущие ночи. Звезды всегда успокаивали его в минуты горести и печали, наполняя душу ожиданием чуда. Но в эту ночь все было не так. Он стоял недвижно, как статуя, и равнодушно взирал на небесную красу. Прошло не менее получаса, пока ночную тишину не нарушил тихий, сердечный голос:

— Я даже близко не могу представить себе те страдания, что вы должны сейчас испытывать. Сам я никогда не был ни к кому так привязан, как вы к жене, дочери… Наверное, я на это даже и не способен. Не знаю. Но что я знаю точно: когда другу или просто хорошему человеку тяжело, глоток коньяка и теплое одеяло помогают унять боль. Пусть даже и ненадолго.

Тревор.

Аттикус на мгновение ощутил смущение, оттого что его застали в минуту слабости. Даже не слабости, нет: отчаяния. Но в голосе Тревора прозвучали нотки искреннейших участия и понимания — Аттикус и не подозревал за ним таких чувств. Тревор действительно хотел помочь — единственным известным ему способом. Да и собственно, слово «коньяк» звучало отнюдь не дурно.

Аттикус обернулся и увидел в темноте неясный силуэт Тревора Манфреда.

— Ловлю вас на слове в том, что касается коньяка. Одеял же в моей каюте достаточно.

— Это да, — произнес Тревор все тем же сердечным тоном. — Пойдемте же, я угощу вас.

Спустя десять минут Аттикус сидел и наслаждался третьей порцией коньяка. Настроение поднималось по мере того, как алкоголь разливался по сосудам, приглушая боль.

— Пожалуй, это лучший коньяк, что я пил в своей жизни, — произнес он.

Тревор поднял стакан и одним глотком осушил его.

— Это французский «Курвуазье», любимый напиток Наполеона. — Он поднялся со стула и налил себе еще. — «Кларет — напиток для юношей, портвейн — для мужчин; но кто стремится в герои, должен пить коньяк». Это Сэмюэль Джонсон,[27] и я не могу с ним не согласиться.

Аттикус прикончил свою порцию и поставил стакан на стойку из красного дерева, которая занимала центральное место в прекрасно оборудованном баре, словно пришедшем сюда из фильмов о Диком Западе. Странное впечатление вызывал этот бар. С одной стороны, не могло быть сомнений, что они в море: легкое покачивание яхты на волнах ни на секунду не давало забыть об этом. Но обстановка и самый дух места не позволяли отделаться от мысли, что стоит выйти отсюда, как окажешься под горячим солнцем техасской прерии. Где триста пятьдесят седьмой «магнум» был бы весьма уместен.