Татьяна Корсакова - Проклятое наследство

– Говорите, вы опаздываете на поезд? – Пошлое любопытство вместо извинений! А что еще можно ожидать от человека, готового бросить ближнего в беде?!

– Уже и не надеемся, – за нее ответил Миша и руку сжал покрепче. А куда уж крепче, если и так больно? Руку Анна освободила и еще раз провела ладонью по лицу, пытаясь стереть грязь.

– В таком случае считайте, что вам повезло. Нам по пути.

Больше незнакомец не сказал ни слова, широким шагом направился к их пролетке, принялся отвязывать багаж. Миша, бросивший на Анну встревоженный взгляд, взялся ему помогать. Она же осталась стоять под проливным дождем, подставив горящее от злости лицо под холодные струи.

– Барышня, а что вы там стоите? – послышалось с козел. – Полезайте внутрь, а то еще простынете чего доброго. – Этот голос был сиплый, с трещинками.

– Так разрешения не получили-с… – проворчала она сердито. – Боюсь карету вашу грязью запачкать.

– Да бросьте вы глупости говорить! – Тот, кто сидел на козлах, явно усмехался. – Клим Андреевич, конечно, горячая голова, но чтобы даму в беде оставить, так ни-ни…

– Только что едва не оставил. Или вы забыли?

– А кто ж знал, что вы в беде? Стоите себе с мужем под деревцем, отдыхаете.

– Миша мне не… – Договорить Анна не успела, даже удивиться не успела, что оправдывается перед незнакомым мужиком.

– Не муж, вы хотели сказать… – Тот, кого кучер назвал Климом Андреевичем и горячей головой, вырос словно из-под земли. В руках он держал Анины чемоданы. – А что ж вы, барышня, путешествуете с посторонним мужчиной? Вы же, как я понял, особа совершенно особенная. Может быть, даже дворянских кровей, а тут такой моветон…

– Не ваше дело, с кем и как я путешествую!

На мгновение ей показалось, что горячая голова Клим Андреевич швырнет ее чемоданы прямо в грязь, заберется в экипаж и бросит их с Мишей на произвол судьбы, таким мрачным у него сделалось лицо. Но ничего страшного не случилось, наоборот, он улыбнулся этакой залихватской, бандитской какой-то ухмылкой и распахнул дверцу экипажа:

– Я закончу с багажом, а вы со своим… – он сделал многозначительную паузу, – спутником пока устраивайтесь поудобнее.

Устроиться поудобнее не получилось. Только снаружи экипаж казался большим, но внутри было тесно и сумрачно. Анна плюхнулась на обитую красным бархатом скамью и не без злорадства подумала, что бархат впитает влагу и сохнуть потом будет очень долго. Она и сама наверняка сохнуть будет очень долго. Одежда промокла насквозь, вода с нее стекала резвыми ручейками, и в мгновение ока на полу образовалась грязная лужица. Отворилась дверца, впуская внутрь Мишу, такого же растрепанного, грязного и несчастного.

– Повезло! – сказал он, пожалуй, излишне радостно и заглянул Анне в глаза. – Глядишь, еще и успеем.

Ответить Анна не успела, потому что дверца снова распахнулась. Их обидчик – или теперь уже спаситель? – уселся на скамью напротив, шумно, совершенно по-лошадиному вздохнул, а потом заорал во все горло:

– Митрич, трогай!

Жеребцы рванули с места так стремительно и так неожиданно, что Анну швырнуло вперед. Она бы непременно расшиблась, но, похоже, Клим Андреевич поднаторел в ловле падающих девиц. Хватка у него была крепкая и совершенно неделикатная. Прежде чем утвердиться на Аниной талии, широкая ладонь его сначала скользнула по ее груди и, кажется, даже задержалась там на долю секунды. Или ей всего лишь показалось, от неожиданности?

– Для дамочки, швыряющейся булыжниками, вы на удивление неловки. – Шею опалило горячее, с легким амбре недавно выпитого вина дыхание.

И ничего ей не показалось! Воспользовавшись ее беспомощностью, этот негодяй посмел ее лапать. Как дворовую девку… Нет, хуже! Не всякая дворовая девка позволила бы такое. Ей бы тоже не позволять, но Миша… Что-то подсказывало Анне, что в случае конфликта, победителем из схватки Мише не выйти. Он интеллигентный, умнейший человек, в этом его сила и его слабость. Совладать с этаким… хамом он не сможет. Только поэтому, вместо того чтобы отвесить негодяю пощечину, Анна ограничилась лишь весьма ощутимым тычком под ребра. Локти у нее были крепкие и острые, не всякие ребра выдержат встречу с ними. Ребра Клима Андреевича выдержали, более того, он не издал ни единого звука, но объятия – слава тебе господи! – разжал. Благодаря грозе в экипаже царил полумрак, и Анна могла надеяться, что ее унижение останется незамеченным. По крайней мере Мишей.

– Зато вы излишне ловки, как я посмотрю! – Придерживаясь за дверцу, Анна вернулась на свое место, крепко сжала протянутую Мишей руку.

– Во всей этой суматохе я не представился. – В голосе незнакомца слышалось веселье пополам с издевкой. – Клим Андреевич Туманов. Для друзей можно просто Клим.

– Михаил Евсеевич Подольский. – Миша выпустил Анину ладонь, чтобы пожать протянутую руку.

– А как зовут барышню? – Клим Туманов состроил улыбку в равной степени светскую и похабную. Наверняка улыбка эта имела ошеломительный успех у дам полусвета, потому что дамы света на такое не позарятся.

Захотелось вдруг уязвить, ударить словом так же больно, как до этого локтем.

– Графиня Анна Федоровна Шумилина. – Получилось строго и церемонно, если бы еще зубы не стучали от холода, вышло бы и вовсе замечательно. А руку Туманову она не протянула. Много чести.

– Надо же, настоящая графиня! – сказал тот с восхищением, и она так и не поняла, было ли это искренним или наигранным. – Хорошо, что я не проехал мимо. А то как бы я потом себя чувствовал, если бы узнал, что мог спасти, но так и не спас саму графиню Шумилину!

Все-таки он издевался. И это было так же оскорбительно, как и его недавние поползновения. Щеки Анны полыхнули огнем, и кулаки она сжала с такой силой, что ногти больно впились в кожу.

– И куда же миледи держит путь, позвольте поинтересоваться?

– Не ваше дело, – проворчала она и отвернулась к окну, чтобы не видеть это отвратительное, нахально усмехающееся лицо.

Рядом вздохнул Миша, успокаивающе погладил Анну по руке. Он понимал и ее раздражение, и ее беспомощную злость. В данный момент оба они зависели от своего случайного спутника. Наверное, нет, даже наверняка у Анны был выбор! Можно было оскорбиться, потребовать, чтобы Туманов остановил экипаж, и гордо выйти в грозу. Это было бы правильно и в какой-то мере даже романтично, но до крайности непрактично. Оскорбиться и выйти в грозу означало опоздать на поезд и пусть на время, но отказаться от своих планов. А отказываться от своих планов Анна не собиралась, потому как понимала, что любое промедление может пошатнуть ее решимость, которая уже и без того начала давать трещину. Оказывается, с ударопрочностью у нее беда. Кто бы мог подумать! А еще это гадкое чувство, словно бы путешествуя наедине с мужчиной, она совершает нечто постыдное. Словно бы на дворе не начало двадцатого века, а дремучее Средневековье. Вот и спутник им попался из Средневековья, не обучен ни манерам, ни такту.