Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

— Я не чувствую, что мы с ней одного вида. Это как в сказке, где лесной зверь заботится о брошенном умирать младенце. В моем сердце есть место для любви к ней. Но мы не одного вида. Я знаю, что должна чувствовать, но не чувствую этого, и мне кажется, что я самозванка.

Вот теперь мы забрались на территорию, где у меня был какой-никакой опыт.

— Не хочу обесценивать твои сомнения… Но мы все чувствуем себя самозванцами. И единственное, что мы можем сделать, — не сдаваться и притворяться, будто это не так. Что, наверное, только усугубляет проблему.

— Ты не понимаешь. Я это чувствовала еще до того, как забеременела. Чувствовала всегда. Я думала, что ребенок меня исправит, подтолкнет к тому, чтобы стать нормальной, что ли. Но она только сделала это еще более очевидным.

Бьянка повернулась ко мне лицом, одна мутировавшая душа перед другой.

— Понимаешь, я точно так же не чувствую, что мы с тобой одного вида. Разница в том, что я могу тебе об этом рассказать и знаю, что ты меня поймешь и не осудишь. А ей я сказать не смогу. Ни сейчас, ни потом, когда она повзрослеет и сумеет понять. Даже попытаться сделать это будет слишком жестоко, я просто не вынесу.

Молчаливое страдание — оно такое. Может годами происходить прямо у нас под носом, но когда оно наконец выплеснется наружу, мы удивимся, что умудрились его проглядеть. Я обняла Бьянку и убрала волосы с ее лица, чтобы утереть слезу.

— Хотела бы я снять с тебя эту ношу. Хотела бы я взять ее на себя. — Мне ведь уже случалось выносить удары судьбы, знаешь ли. — Хотела бы я чем-то тебе помочь, а не только выслушать. Потому что просто слушать — это как-то жалко.

— Ты можешь помочь. — Она отстранилась и посмотрела мне в глаза. — Ты говорила, что я напоминаю тебе одного маленького мальчика. Что родители не могли понять его, потому что он не принадлежал этому миру. Ты говорила о нем так, словно он умер. Кажется, его звали Броди. Ты можешь рассказать мне о нем. Расскажи мне о Броди.

* * *

Таннер навел бинокль на мертвый цветочный магазин Фиби, стоявший на противоположной стороне улицы, через два дома от машины. Нацелился на табличку с номером, прикрученную рядом с решетчатой металлической дверью, утопленной на пару футов в кирпичной стене.

— Вон та дверь, — сказал он. — Которая, кажется, ведет на второй этаж. Он должен жить там.

— А его правда зовут Аттила?

— Надеюсь.

Шон задумчиво кивнул.

— Понимаю. По крайней мере, тогда ты будешь знать, с кем имеешь дело.

Таннер отложил бинокль на приборную доску.

— В смысле?

— Имя способно определять судьбу. Если он всю жизнь прожил с этим именем, то вынужден был соответствовать ему. — Типичный, классический Шон, в медленной и обманчиво сонной манере разъясняющий мир и тех, кто его населяет. — Это груз, который ему приходилось носить на себе всю жизнь, и он уже давно должен был с этим освоиться. Аттила… к такому имени прилагаются ожидания. Оправдывать их — путь наименьшего сопротивления.

Прекрасно. Чувак с замашками вождя, обустроивший себе цитадель над закрывшимся цветочным магазином.

— А вот если он взял себе это имя несколько лет назад, решив, что оно сделает его круче, — значит, он позер, и ты не знаешь, с чем именно имеешь дело.

— А ведь ты его даже еще не видел.

— Очень может быть, что я несу херню.

Вот только обычно он оказывался прав. Шон отличался длинными руками и ногами, вечным прищуром, тягучим голосом и дружелюбием человека, со старшей школы привыкшего, проснувшись, первым делом забивать косяк. Вот только он был таким от природы. Настоящий Шон мог сотню раз подтянуться из мертвого виса за пять-шесть подходов и в мельчайших подробностях пересказать тебе многолетней давности разговоры, о которых ты давно забыл.

По возрасту он был ближе к Дафне, чем к Таннеру. Шон мог бы быть его братом, но судьба не настолько благосклонна. Или зятем — вот это было бы чистое счастье, способ исправить хотя бы одну ошибку Вселенной, но и над этим судьба тоже посмеялась бы. Дафне он бы не подошел, максимум на одну ночь. Накачанные «кубики» на теле баскетболиста… это бы ей понравилось. Но Шон никогда бы не сделал ей больно, и вот это стало бы для Дафны камнем преткновения.

— Тот, э-э… парень, которого мы сегодня потеряли, — начал Шон. — Он мог где-то познакомиться с твоей сестрой?

— Хотел бы я знать. Тогда мне было бы проще все это уложить в голове. Но по его словам было непохоже. Скорее он просто знал о ней.

— То, что он говорил… это же был не полный бред, да? Ты его понимал. Я видел это по твоему лицу.

Таннер кивнул.

— Часть его слов попала в яблочко.

— И как ты это объяснишь?

— Никак.

— Он говорил, что узнал о ней от тех, кто странствует по паутине. Это его слова, не мои. Он называл их «те, кто рожден бездной». Гинугангапом. Я-то не понял, что это значит, а вот ты, похоже, да.

— Он немного ошибся с произношением, но не сильно. Я понял, что он пытался сказать. «Гиннунгагап». Это такая штука, о которой ты скорее узнаешь, если рос под какой-нибудь фамилией типа «Густафсон». Она из скандинавской мифологии. Это бездна абсолютной пустоты, из которой появилось все сущее и куда ему суждено провалиться, когда Вселенной придет конец.

— И это прилетело ему в голову после сорока четырех часов на карнизе.

— Он мог об этом и раньше знать. Это же не засекреченная информация какая-нибудь.

— Да, но она очень своеобразная. Основную-то идею можно найти в куче мифологий. Как в первой главе «Бытия». «В начале…» Помнишь? «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». То же самое, тебе не кажется? Гиннунгагап — это просто версия, которую придумал твой народ.

— Мой народ?

— Диаспора викингов. — Когда Таннер начал возражать, Шон утихомиривающе поднял палец. — Не бухти. Тебе повезло. У меня вот народа нет. Только бесформенная масса протестантов. Она больше похожа на фирму, лоббирующую майонез. — Он уставился на свои руки, плотно стиснутые вокруг незримого центра. — Все это — различные способы говорить об одном и том же, о том, что древние философы, должно быть, знали на интуитивном уровне. — Шон изобразил губами грохот взрыва и развел руки. — О Большом взрыве — что еще это может быть? А если твой