Галлант - Виктория Шваб
Вопрос ясен: «Что это такое?»
На долю секунды воцаряется такая тишина, что слышно лишь царапанье ножа по тосту. Тяжелая тишина, которая обычно означает, что человек знает ответ на вопрос, но не может решить, говорить ли.
– В старых домах полно барахла, – наконец вздыхает экономка. – Может, Мэтью знает.
Оливия только закатывает глаза – до сих пор от кузена помощи не было.
– Отличный денек, – добавляет Ханна, опуская на кухонную стойку две тарелки с тостами, смазанными маслом и джемом. – Слишком хороший, чтобы сидеть дома. Отнесешь завтрак Эдгару? Он где-то во дворе.
Ясно, ее отсылают. Оливия вздыхает.
Требуются обе руки и предельная собранность, чтобы унести чашку чая, две тарелки с тостами и блокнот в сад, ничего не уронив, не разлив и не потеряв. Однако Ханна права: денек просто чудесный. Под ногами на траве поблескивает роса, но туман и холод ушли, небо над головой – молочно-голубое.
Оливия находит Эдгара: старик на лестнице, чинит ставни. Приветственно машет ей и кивает, чтобы поставила тарелку прямо на землю. Оливия нерешительно медлит: а если туда заберется птица или мышь? И подумав об этом, вдруг понимает – она не видела здесь никакой живности.
И это по-настоящему странно. Оливия мало что знает о сельской местности, но по пути сюда заметила коров и овец. Наверное, в поместье должно обитать множество мелкого зверья – кролики, воробьи, кроты. Даже в Мерилансе порой попадались мыши, а по небу летали чайки.
Будь Галлант домом, сошедшим со страниц сказки, у очага непременно лежал бы пес, на дорожке грелся на солнышке кот, в саду обитала стая сорок, а на стене – ворона.
Но здесь никого нет. Только необычайная тишина.
Оливия идет с завтраком к каменной скамье и устраивается там.
По словам матушки Агаты, приличные девочки сидят, сведя ноги и скрестив лодыжки. Оливия усаживается по-турецки и принимается за еду, а зеленые юбки вздуваются на коленях.
На металлическом ободе бадьи играет солнце, с края свисает пара перчаток, но порез на ладони Оливии еще не зажил, и вместо работ по саду она предпочитает нарисовать дом.
Открывает чистую страницу и приступает к делу. Вскоре под ее рукой Галлант обретает форму, превращаясь из нескольких штрихов в строение со стенами и окнами, дымоходами и крутыми скатами крыш. Вот его крылья, вот балкон бальной залы и дверь в сад. Вот эркер – только у него во всем особняке нет ставен, а за стеклом виднеется темный силуэт рояля. Она как раз пририсовывает Эдгара на лестнице – легкие очертания, лишь тень на огромной стене дома, когда слышит в саду шаги.
Движение – тоже своего рода «голос». Оливия узнаёт человека по походке. Эдгар слегка шаркает, одна нога у него ступает тяжелее другой. У Ханны твердый короткий шаг, на удивление тихий. Мэтью идет широко, но тяжело, будто ботинки слишком много весят или велики ему.
Заслышав, как он топает по тропинке, Оливия поднимает взгляд: кузен натягивает садовые перчатки. Она ждет, когда Мэтью посмотрит на нее и снова отпустит едкое замечание, но тот молчит, лишь опускается на колени и принимается возиться с розами. Сорняки не могли вырасти так скоро, и все же они есть, Мэтью рвет и рвет серые плети.
Рукава его закатаны, и на запястьях, там, где оканчиваются перчатки, виднеются синяки. Он такой худой, что становится страшно: если солнце подсветит Мэтью с нужной стороны, можно будет смотреть прямо сквозь него. Оливия подталкивает к нему тарелку с остатками тостов. Фарфор скрежещет по камню, и Мэтью окидывает кузину взглядом.
– У меня все нормально, – глухо, машинально отзывается он, а у самого вид похуже, чем у большинства гулей. Поэтому Оливия еще раз подталкивает к нему тарелку, и та снова издает жуткий скрежет. Мэтью раздраженно хмурится, и Оливия мрачно взирает на него в ответ. Секундой позже он все же снимает перчатку и берет тост. Благодарности она не слышит.
Оливия снова принимается рисовать Галлант, но ее по-прежнему одолевает ощущение, что за ней наблюдают. Она смотрит на Мэтью, но тот, склонив голову, весь отдался работе. Оливия бросает взгляд через плечо, но позади только стена.
Тогда она разворачивается, принимается листать блокнот, пока не находит незавершенный набросок, и сравнивает рисунок и стену, пытаясь понять, в чем закавыка. Оливия в задумчивости постукивает карандашом по бумаге, когда на блокнот падает тень Мэтью.
Он таращится на страницу, и взгляд его застывает при виде стены. Оливия, затаив дыхание, ждет, что кузен скажет, но Мэтью молчит, тогда она открывает чистый лист и пишет: «Что случилось с твоим отцом?»
Но когда показывает вопрос кузену, тот едва косится на него и тотчас смотрит в сторону. Оливия настойчиво подсовывает ему листок, заставляя прочесть, но взгляд Мэтью отказывается замечать слова.
– Зря время тратишь, – бормочет он, и, наконец, Оливию осеняет.
Это не потому, что Мэтью не хочет читать. Он просто не может. Догадавшись по выражению ее лица, что она все поняла, кузен хмурится.
– Я не дурак, – резко бросает он.
Оливия качает головой. Уж ей ли не знать, каково это, когда люди судят тебя только по твоим недостаткам.
– Просто… Я так и не понял, как это делается. Буквы скачут перед глазами. Все слова путаются.
Оливия кивает и вновь принимается царапать карандашом по странице.
– Говорю же, – бурчит Мэтью, но Оливия поднимает указательный палец, молчаливо веля подождать, а сама рисует быстро, как только может.
На бумаге возникает образ мужчины, не тот, каким Оливия застала его у выхода в сад, полупризрачный, а такой, каким она увидела его в портретной галерее. Артур Прио́р. Оливия поворачивает рисунок к кузену; с тем же успехом она могла хлопнуть дверью у него перед носом.
– Он умер. Неважно как.
Мэтью задумчиво смотрит вдаль, мимо садовых деревьев, на стену.
Оливия переворачивает страницу и заносит над ней карандаш. Она все еще придумывает, как воплотить вопросы в рисунках, когда Мэтью произносит:
– У ворот всегда должен стоять Прио́р. – Его тихий голос пронизан горечью, но фраза будто заучена наизусть. – Всегда. Так говорил отец. Словно мы всегда жили в Галланте. Но это неправда. Прио́ры его не строили. Галлант уже был здесь. Он воззвал к нашей семье, а мы, как идиоты, повиновались.
Оливия в замешательстве хмурится. Дом не писал ей письмо. Кто-то из его обитателей это сделал. Тот, кто хотел возвращения Оливии. Кто объявил себя ее дядей.
