Стивен Кинг - Бессонница

Бог мой, подумал Ральф скорее с благоговением, чем со страхом. Похоже, мне суждено уйти в глубокий холод вместе с пломбирами и рожками Худси.

Тот сладкий запах усилился, и, когда чьи-то руки схватили его за плечи, Ральф понял, что это духи Лоис Чэсс.

— Поднимайся! — заорала она. — Ральф, тупица, ты должен…

Он не подумал об этом; он просто совершил это. Та штука в его мозгу сжалась, последовал щелчок, и он услышал ее фразу до конца в том странном пронзительном варианте, который больше походил на мысль, чем на речь.

[…подняться! Оттолкнись ногами!]

Слишком поздно, подумал он, но тем не менее сделал как она велела: поставив ноги на основание резко наклонившейся панели управления, оттолкнулся изо всех сил. Он ощутил, как Лоис поднимается сквозь колонну существования вместе с ним, пока «чероки» пулей пролетает последние сто футов до земли, и, когда они взмыли вверх, он почувствовал, как неожиданный взрыв энергии Лоис окутал его и потащил назад, словно поводок. Возникло краткое, вызывающее дурноту ощущение полета одновременно в двух направлениях.

Последним взглядом Ральф уловил фигурку Эда Дипно, скорчившегося у боковой стенки кабины, но по-настоящему он его вообще не видел. Грозовая серо-желтая аура исчезла. Эд тоже исчез, похороненный в «мешке смерти», черном, как полночь в аду.

Потом они с Лоис стали падать, не прекращая полета.

Глава 30

Прямо перед взрывом Сюзан Дэй, стоящая в жарком белом пятне света перед Общественным центром и доживающая последние несколько секунд своей бурной, легендарной жизни, говорила:

— Я приехала в Дерри не затем чтобы утешать, дразнить или подстрекать вас, а затем чтобы скорбеть вместе с вами, — эта ситуация вышла далеко за рамки политических воззрений. В насилии не найти правды, как не найти убежища в сознании своей правоты. Я здесь, чтобы просить вас отложить ваши взгляды и риторику в сторону и помочь друг другу отыскать способ помогать друг другу. Отвернуться от пристрастий…

Высокие окна, обрамляющие южную сторону здания, вдруг осветились нестерпимо ярким белым светом, а потом вдавились внутрь.

«Чероки» не попал в фургончик «Худси», но это не спасло последний. Самолет проделал половину заключительного кувырка в воздухе и ввинтился в парковочную площадку футах в двадцати пяти от забора, у которого несколько часов назад задержалась Лоис, чтобы подтянуть свою неудобную нижнюю юбку. Крылья отлетели. Кабина с силой вмялась в пассажирский салон. Фюзеляж взорвался с яростью бутылки шампанского, засунутой в микроволновую печь. Полетело стекло. Хвост нагнулся над телом «чероки», как жало умирающего скорпиона, и врезался в крышу фургона с надписью «ЗАЩИТИМ ПРАВО ЖЕНЩИН НА ВЫБОР!». Раздался громкий звенящий треск, словно уронили груду ржавого железа.

— Что за че… — начал было один из легавых, стоящих на краю парковочной площадки, и тут взрывчатка С-4 вылетела из картонной коробки, словно большой серый сгусток слизи, и ударилась об остатки панели управления, вонзив в нее несколько «горячих» проводов, как иголки от шприцов. «Пластик» взорвался с оглушительным грохотом, осветив вспышкой беговую дорожку Бассей-парка и превратив автостоянку в смерч белого света и шрапнели. Джона Лейдекера, стоявшего под бетонным козырьком Общественного центра и разговаривавшего с легавым из полиции штата, швырнуло в одну из раскрытых дверей и через весь вестибюль. Он ударился о противоположную стену и рухнул без сознания на осколки стекла из стенда с трофеями скачек. В этом ему повезло больше, чем тому человеку, с которым он стоял; того полицейского бросило на перегородку между двумя раскрытыми дверями и разрезало пополам.

Получилось так, что ряды припаркованных машин, по сути дела, защитили Общественный центр от самой мощной ударной волны, но эту удачу оценят лишь позже. Внутри более двух тысяч человек поначалу замерли на своих местах от изумления, плохо соображая, что им делать, и еще хуже понимая, что сейчас произошло на их глазах: самая знаменитая феминистка Америки была обезглавлена неровным осколком летящего стекла. Ее голова отлетела в шестой ряд, словно какой-то странный белый кегельный шар с напяленным на него светлым париком.

Паники не было, пока не погас свет.

Семьдесят один человек был затоптан насмерть в столпотворении людей, устремившихся к выходам, и на следующий день «Дерри ньюс» возвестит о событии громадным пугающим заголовком, назвав его страшной трагедией. Ральф Робертс мог бы сказать им, что, учитывая все обстоятельства, они еще легко отделались. Честное слово, очень легко.

Наверху на северном балконе сидела женщина по имени Соня Дэнвилл — женщина со следами последних полученных ею в жизни от мужчины побоев, все еще не сошедших с ее лица, — обняв за плечи своего сына Патрика. Открытка Патрика от «Макдоналдса» с изображением Рональда и Майора Мак-Сыра, отплясывающих буги-вуги с Гамбург-мистером у окошка автообслуживания, лежала у него на коленях, но он раскрасил одни только золоченые арки на ней, прежде чем перевернул открытку пустой стороной вверх. Не то чтобы он утратил интерес, просто у него в голове маячила его собственная картинка, возникшая в его мозгу, как это часто бывало у него с подобными идеями, словно помимо его воли. Большую часть дня он размышлял о том, что произошло в подвале в Хай-Ридж — дым, жара, испуганные женщины и два ангела, пришедшие их спасти, — но дивная идея вытеснила эти болезненные мысли, и с молчаливым рвением он принялся за работу. Вскоре Патрик уже чувствовал себя так, словно жил в том мире, который рисовал своими цветными карандашами.

Несмотря на свои четыре года, он уже был поразительно умелым художником («Мой маленький гений», — порой называла его Соня), и его картинка была куда лучше предназначенного для раскрашивания рисунка на другой стороне открытки. Тем, что он успел нарисовать до того, как вырубился свет, мог бы гордиться одаренный студент-первокурсник. Посредине листка-открытки в голубое небо, усеянное пышными белыми облаками, вздымалась башня, вырезанная из темного камня цвета сажи. Ее окружало поле роз — таких ярких, что они, казалось, кричали. С одной ее стороны стоял человек в вылинявших голубых джинсах. Пара портупей перекрещивалась на его плоском животе; у каждого бедра свисало по кобуре. С самой верхушки башни человек в красной хламиде смотрел вниз, на стрелка, со смесью ненависти и страха. Его руки, свесившиеся с парапета, тоже казались красными.