Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
А Женя вырос, повзрослел и выполол дурацкие страхи. Со страхами не то чтоб полностью ушла, но забилась под паркет вера в небесного бородача. Бабушка умерла в нулевых, под конец впала в маразм и разговаривала с Богом.
Интернет о детской передаче из индустриальной Тмутаракани не ведал. По запросу выскакивал скрин ужасного качества: Ягу еще можно разглядеть, но Вий сливается с декорациями в пиксельной судороге. Студентом Женя погуглил, чтобы освежить память тогдашней своей подружке, мол, да ладно, все помнят этот треш! «Ага, — вспомнила она, — детский сад, штаны на лямках! Они ж там пьяные передачу снимали, и кто-то проблевался в прямом эфире».
Типичная городская легенда, понял Женя. Точнее, телевизионная. Такие байки циркулировали на форумах.
«…Сам свидетель, в восьмидесятые жил в Украине, по киевскому каналу в прямом эфире шла "Вечерняя сказка", так ведущий, дед Панас, однажды вместо "На добранич" подытожил: "Отака херня, малята", и его уволили…»
Это, конечно, было выдумкой. В одном выпуске «Курьих ножек» Вию действительно забыли опустить веко, но про Панаса — чушь.
В две тысячи девятнадцатом Женя по протекции знакомого журналиста устроился на «Альтаир». Холостяк, он по-прежнему жил с мамой, тот же «Панасоник» пылился в гостиной, но Женя съехал в бабушкину комнату. Для старомодной мамы «Альтаир» звучало так же, как «Останкино».
Работа была связана с Интернетом. Редактор сайта, Женя должен был переформатировать репортажи под Всемирную паутину, сочинять кликабельные заголовки, иллюстрировать статьи эффектными фотками, местные новости разбавлять глобальными.
«Альтаир», позднее дитя перестройки, располагался в двухэтажном здании, похожем на бывшую школу. Скрипучие паркеты, протекающая крыша, оглушительно бурлящие трубы. Пластик тщетно маскировал кирпично-рыжую суть здания: отовсюду перла ветхость. Но в сумрачных кабинетах кипела творческая атмосфера, техника была современной, сотрудники — приятными.
Отдел кадров отправил новенького в «Юлькино царство». Так именовался кабинет в техническом крыле, между рубкой звукорежиссера и аппаратно-студийным комплексом. По забавному совпадению, все три там работающие девушки носили красивое греческое имя Юлия. Бонусом к ним шел животастый молодой человек, эсэмэмщик Бурдик.
— Юля! — представился Бурдик, сдавив Женину кисть. — Покорпишь с мое — сам станешь Юлей.
— Борь, отвянь от парня, — ворчали Юли, выстроившиеся для смотра.
— Шутка! — Бурдик хлопнул Женю по плечу. — Боб!
Женя подумал, что Бобом Бурдик себя сам окрестил, а в школе его сто процентов дразнили Бурдюком.
Юли улыбались радушно, консультировали, снабдили печеньем к чаю.
— Девочки, я ревную! — страдал Бурдик. Лишний вес он компенсировал балагурством. Травил анекдоты, звал поглядеть смешной видосик. Юль — для удобства — наградил подпольными кличками.
— Только в лицо их так не называй, — интимно предупредил на перекуре.
У неистово кучерявой Юли, графического дизайнера, прозвище было Человечек. Она всех в разговоре уменьшала и ласкала: «Такой человечек мимишный!», «Ухтышка, мне человечек конфетки подарил!»
Губастую и смазливую Юлю, специалиста по социальным сетям, звали Йоха. «В честь Йоханссон, актрисы». Женя догадался: Бурдик сердится, что Йоха замужем, а то нарек бы Скарлетточкой.
Про маленькую пухлую Юлю, тоже редактора сайта, Бурдик сказал:
— ТНТ!
— Она на ТНТ работала?
— Не-а, — и, выдержав паузу, произнес: — Ты — дух! Дослужишься до черпака — расшифрую.
И начались телевизионные будни. Операторы волокли к служебным машинам камеры и штативы, журналисты носились по коридору, шурша бумажками, в студии на зеленом фоне творилось волшебство. В «Юлином царстве» полсотни пальцев порхали по клавиатуре, принтер сплевывал распечатки, пахло кофе…
— Ну как же, — удивился Женя, поворачиваясь с офисным креслом, чтобы видеть коллег. — «Курьи ножки», детская передача.
— Впервые слышу, — сказала Йоха.
— «Давайте, ребята, спросим у Вия».
— Что-то знакомое. — ТНТ сморщила носик, изображая активную мозговую деятельность, но быстро капитулировала. — Прости.
— А когда ее показывали? — поинтересовался Бурдик.
— Да в девяносто шестом…
— Хах! — тряхнула кудряшками Человечек. — Я в девяносто восьмом родилась.
Выяснилось, все Юли появились на свет в конце «лихих» и не застали Бабу-ягу с Лешим Лешей. Бурдик, девяносто третьего, помнил только «Зов джунглей» и «Утиные истории». Тридцатидвухлетний Женя был самым взрослым в кабинете.
— Там такая жуть, — разоткровенничался он. — Куклы старые, декорации фиговые, от одной музыки волосы дыбом вставали.
— Стопэ! — перебил Бурдик. — Тебе ж тогда восемь лет стукнуло.
— Ну.
— И ты в восемь боялся кукольной передачи?
Жене не понравился тон эсэмэмщика. Он решил, что сболтнул лишнего.
— Не боялся я. Просто рассказываю — кринжовая передача была.
— Психологическая травма на всю жизнь! Куклофобия!
— Педиофобия, — исправила ТНТ. — Боязнь кукол — педиофобия. И вообще, отстань от человека, Боб.
Бурдик отстал, но в течение часа спорадически похрюкивал:
— Леший Леша! Восемь лет!
«Альтаир» находился в центре города, возле детского сада и сквера. В окрестностях Женя иногда замечал чудаковатого старика. Худющий, расхлябанный, брюки болтаются на костлявых бедрах, сорочка расстегнута настежь, демонстрируя впалую грудь. Вокруг лысины — венчик седых волос, длинных, тонких и каких-то крысиных. Старик был карикатурой на старика, словно телепортировался из мультика «PIXAR». Нос — картофельный клубень, подбородок торчком, уши огромные и мясистые и беззубый рот рубцеватыми складками.
Он торчал у детского сада, сунув клубень между прутьями забора. На конкурсе «чуваков, напоминающих педофилов», он обошел бы героя «Милых костей».
— Черт какой-то, — сказала Йоха брезгливо.
— Просто старый человечек, — жалела сердобольная Человечек. Впрочем, и у Жени не было никаких доказательств, что старик так же гадок, как выглядит. Не было — до октября.
В последние теплые деньки Женя и Юля ТНТ вышли в сквер. Осенью они начали общаться больше, у них нашлись общие интересы. Не то чтоб Женя положил глаз, ТНТ на его вкус была полновата, ему Йоху подавай. Но с другой стороны, Женя был одинок, а ТНТ — веселая, заботливая.
Выпив капучино, обмыв косточки Бурдику, они возвращались на канал. Вдруг Юля переполошилась:
— Телефон потеряла!
Редакторы ринулись обратно по аллее. Солнце кануло за тучи, тень наползла на сквер, и налетел ветер. Ветви деревьев чиркали друг о друга, как натачиваемые ножи. На лавочке, которую телевизионщики покинули две минуты назад, сидел знакомый старикашка. В руке он сжимал Юлин «Самсунг».
— Это наше! — сказал запыхавшийся Женя.
— Наше, — писклявым эхом отозвался Черт.
Продолговатое лицо избороздили морщины, в них застряли бородавки. Было прохладно, но
