Стивен Кинг - Бессонница

Господи, подумал Ральф, скорее с трепетом, чем со страхом. Кажется, сейчас я погружусь в глубокую заморозку вместе с вафельными рожками и пластиковыми стаканчиками.

Сладкий запах становился все сильнее, и когда вдруг чьи-то руки легли ему на плечи, Ральф понял, что это был запах духов Луизы Чесс.

– Поднимайся! – кричала она. – Ральф, ты болван, тебе нужно…

Он не думал об этом, он просто сделал. Та штука у него в голове снова щелкнула с яркой вспышкой, и продолжение фразы он услышал уже на другом уровне:

[…подняться! Давай отталкивайся ногами!]

Слишком поздно, подумал он, но тем не менее сделал так, как она сказала: уперся ногами в приборную панель и оттолкнулся изо всех сил. Он чувствовал, как Луиза поднимается по шахте реальности вместе с ним, а «Чероки» уже несся к земле, преодолевая последние сто футов, и когда они рванулись вверх, он почувствовал, как петля силы Луизы обхватила его, словно веревка при прыжках на тарзанке, и потянула назад. Ральф испытал мимолетное ощущение полета одновременно в две стороны.

Ральф поймал последний взгляд Эда Дипно, который вжался в стену кабины, только на самом деле он его не видел. Желто-серая аура Эда исчезла, и теперь вокруг Эда сомкнулся непроницаемо черный мешок смерти, темный, как полночь в аду.

А потом они с Луизой одновременно и падали, и летели.

Глава 30

Непосредственно перед взрывом, в последние секунды своей яркой и вызывающей жизни, Сьюзан Дей стояла в белом круге света на сцене большого зала в Общественном центре и говорила:

– Я приехала в Дерри не для того, чтобы учить вас жить; не для того, чтобы вас оскорблять, провоцировать или лечить. Я приехала для того, чтобы скорбеть вместе с вами – эта ситуация давно уже не имеет никакого отношения к политике. Насилие неправомерно, как и фанатичная убежденность в собственной правоте. Я здесь, чтобы попросить вас забыть на время о своих убеждениях и своем красноречии и помочь друг другу найти способ помочь друг другу. Отвернуться от привлекательности…

И тут высокие окна на южной стороне зала озарились яркой вспышкой белого света и взорвались осколками.

«Чероки» не попал в фургон с мороженым, но это его не спасло. Самолет в последний раз перевернулся в воздухе и врезался в парковку у Общественного центра в двадцати пяти футах от того места, где сегодня утром остановилась Луиза, чтобы поправить нижнюю юбку. Крылья оторвались от корпуса. Кабина пилота смялась и вошла в пассажирский отсек. Фюзеляж взорвался, словно бутылка шампанского, которую положили в микроволновую печь. Стекла брызнули во все стороны. Хвост поднялся над корпусом, как жало умирающего скорпиона, и пробил крышу «доджа» с надписью на боку: ЗАЩИТИМ ПРАВО ЖЕНЩИН НА ВЫБОР! Раздался громкий клацающий звук, похожий на обвал штабеля железных листов.

– Срань госпо… – начал было один из полицейских, стоявших на посту у края парковки, но тут С-4, которая лежала в картонной коробке у Эда, взлетела в воздух подобно большой серой капле грязи и пробила остатки приборной панели, где «горячие» провода воткнулись в нее, как медицинские иглы. Пластиковая взрывчатка рванула с оглушающим грохотом, обдав жаром дорожку Бэсси-парка и превратив парковку в ураган белого света и шрапнели. Джон Лейдекер, который стоял под бетонным навесом Общественного центра и разговаривал с полицейским из полиции штата, был отброшен взрывной волной через одну из дверей и пролетел по всему вестибюлю. Он ударился о дальнюю стену и упал без сознания в кучу разбитого стекла. Но ему повезло куда больше, чем тому человеку, с которым он разговаривал; полицейский влетел в стеклянную перегородку между двух открытых дверей, и его перерезало напополам.

Ряды машин защитили Общественный центр от основного удара, приняв взрывную волну на себя, но удачей это сочли куда позже. Сначала две тысячи человек, собравшихся в этот вечер в Общественном центре, просто тупо сидели, не зная, что делать, и совершенно не понимая, что произошло: у них на глазах самая знаменитая феминистка Америки была обезглавлена острым осколком стекла. Ее голова долетела аж до шестого ряда, как мяч для боулинга, на который зачем-то надели белый парик.

Паника началась только тогда, когда погас свет.

Семьдесят один человек погиб в давке, когда толпа бросилась к выходам, и на следующий день «Дерри ньюз» опишет это событие под заголовком, набранным сорок восьмым кеглем, и назовет его ужасной трагедией. Ральф Робертс мог бы возразить, что, если учесть все обстоятельства, им еще повезло. Повезло просто неимоверно.

В середине северного балкона женщина по имени Соня Дэнвилл – женщина с синяками на лице, оставшимися от последних в ее жизни побоев – сидела, положив руки на плечи своего сына Патрика. У него на коленях лежал плакат-раскраска из «Макдоналдса», на котором Рональд и Майор Макчиз, а также Отважный Гамбургер танцевали джигу под водой; но он почти ничего не раскрасил, просто перевернул плакат на другую сторону. Не то чтобы ему стало скучно, просто у него появилась идея для собственного рисунка, такое случалось достаточно часто, и противиться этому вдохновению не было никакой возможности. Сегодня он целый день думал о том, что случилось в подвале Хай-Риджа – дым, жар, испуганные женщины и два ангела, которые появились, чтобы спасти их всех, – но его замечательная идея прогнала эти беспокойные мысли, и он принялся за работу с молчаливым энтузиазмом. Скоро Патрику стало казаться, что он живет в этом мире, который он рисовал цветными карандашами.

У него был талант к рисованию. В свои четыре года он уже был удивительно хорошим художником («мой маленький гений» – иногда называла его Соня), и картинка на обороте была куда лучше, чем сам плакат для раскрашивания. То, что Патрик успел нарисовать до того, как погас свет, было работой одаренного ученика первого курса художественной школы, причем этот самый ученик мог бы по праву гордиться такой работой. В середине листа располагалась темная башня, каменная роза цвета сажи, пронзавшая синее небо, украшенное пухлыми облаками. Вокруг башни росли красные розы – такие яркие, что казалось, они протестуют против чего-то своим насыщенным алым цветом. С одной стороны башни стоял человек, одетый в потертые джинсы. У него на поясе висели две кобуры, по одной на каждом бедре. На самом верху черной башни стоял другой человек, одетый во все красное, он смотрел на стрелка со смешанным выражением страха и ненависти. Его руки, вцепившиеся в перила, тоже казались красными.

Соня как завороженная смотрела на Сьюзан Дей, которая сидела на сцене в ожидании, когда ее представят залу. Но Соня все же взглянула на рисунок сына до того, как началось выступление. Уже два года назад она поняла, что Патрик одаренный ребенок, как это называют психологи, и ей давно пора было привыкнуть к его странным, замысловатым рисункам и лепным фигуркам, которые он называл Глиняная семья. В общем-то она привыкла, да; но от этой картинки ее пробил озноб, который нельзя было списать только на тяжелый день.