Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль
– У короля слишком слабый желудок для воина. Однако он должен понимать, что у магии нет легких путей. – Он коснулся своего покрытого шрамами лица. – Уж я-то знаю наверняка. Теперь же прошу меня извинить, исповедник, меня ждут люди. Я должен вылечить больного ребенка.
И он прошел мимо монаха, уходя в рассвет.
Глава двенадцатая. Сущность воли
Когда Элис вышла, берсеркеры спали у ног мулов, устроившись на мешках Лешего.
Леший заплатил им, чтобы они охраняли его добро. Купец поклялся себе, что так или иначе обязательно вернет свои деньги прежде, чем уйти, тем более что в услугах берсеркеров он не нуждался, пусть они и защитили его от толпы в самом начале. Но когда люди в лагере поняли, что вина у купца больше нет, да и пищи тоже, их интерес быстро угас. Шелк нельзя есть или пить, а единственное, что они были готовы покупать, – это обычную еду, поэтому, когда Леший показал им отрез желтого шелка, все быстренько вернулись к своим прежним занятиям: принялись страдать от голода, жаловаться и точить топоры.
Леший устал, но не мог заснуть. В холодном утреннем тумане он чувствовал себя совсем старым. Он видел, как тот странный человек вышел из дома, и понял, кто он такой: шаман, чародей и, скорее всего, сумасшедший. Эта странная личность нагоняла на купца страх. «Ничего, – сказал он себе, – видали мы людей и пострашнее». Хотя в этот момент он не мог бы сказать, где именно.
Из дома вышел король. Купец низко поклонился, соображая, как будет объясняться, однако король ни о чем не спросил. «Он тоже не спал всю ночь», – догадался Леший.
– Воины, подъем! – прокричал Зигфрид.
Берсеркеры медленно поднимались, вытряхивая из волос росу и кряхтя с похмелья.
– Доставьте монаха в лес, к хижине Ворона.
– Я бы не хотел туда идти, господин, – сказал Фастар.
– А я хотел бы, чтобы ты пошел.
Элис приблизилась к купцу. Глаза у него покраснели, он зевал.
– Мне пришлось всю ночь караулить, – сказал он. – А это твоя работа.
Элис выразительно посмотрела на него, давая понять: хоть она и изображает раба, купцу не стоит заблуждаться и обращаться с ней как с рабом. Он улыбнулся. Она уж точно не раб, теперь она скорее ценный груз.
Офети вынес из дома монаха, взвалив себе на плечо. Леший видел, что исповеднику больно и что он старается не подавать виду.
– Слушай, купец, я не хочу тащить его на себе в гору, дай нам мула, – сказал Офети.
– Тот, который вез вино, остался почти без поклажи, он идет пустой, – сказал Леший. – Возьми его. Остальных животных я отведу в надежное местечко в лесу.
– Нет, – возразил Зигфрид. – Окажи мне услугу, купец, отправляйся с отрядом.
Леший выдавил из себя улыбку.
– Всегда к твоим услугам. Цель моей жизни – угождать тебе, господин.
– Держись поближе к монаху. Оставайся с ним весь день. Ни на шаг от него не отходи, потом передашь мне все, что он скажет.
– Я твой верный слуга, господин.
Зигфрид поглядел на Лешего как-то странно; купец решил, что короля удивляет подобная фамильярность с его стороны, но в итоге Зигфрид сказал:
– Мулов с поклажей можешь оставить, там они тебе без надобности.
– Мой господин, я хотел бы присматривать за ними.
– Это был приказ, а не просьба. Поклажа останется цела, мулов никто не съест – даю тебе слово. Ты все получишь назад, если меня порадует то, что ты мне расскажешь.
Леший снова улыбнулся. Он был уверен, что не выйдет отсюда живым. Вести торговлю здесь было невозможно, никаких увеселений, даже нормальной еды в лагере не было. В лучшем случае он сможет выручить здесь горстку пепла. В худшем же он и вовсе погибнет. Однако Леший был человек практичный, он знал, что северяне клятвами не бросаются. Груз будет в целости и сохранности под защитой короля. И викинги хотя бы не стали упоминать вслух, будто он знал их короля еще дитятей.
Они прошли мимо дымящихся лагерных костров, сквозь клочья тумана и начали подниматься в гору. Пока длился долгий подъем, Леший оглянулся. Туман стоял в неглубокой речной долине, словно похлебка в котелке. И какая похлебка – варево из бед, чумы, подозрений и смерти. Отряд дошел до кромки леса, где северяне уже начали рубить дрова, и ступил под сень деревьев. Там обнаружилась узкая тропка – скорее, просто вмятины в траве, – и они пошли по ней. В лесу было влажно и красиво: капли росы сверкали в бледном солнечном свете, пролески на фоне низко стелящегося тумана казались рассыпанной по земле бирюзой. Только Лешему было не до утренних красот. Он стал пленником. Купец покосился на Элис. Кто же тогда она? Пленница пленника. «Какое стремительное падение, произошедшее всего за одну ночь», – подумал он.
Они всего час шли по весеннему лесу, после чего очутились на полянке. Деревья здесь были высокие – гигантские дубы, на которых только-только набухли почки.
– Пришли, – сказал Фастар.
Леший не видел никаких признаков жилья. Они просто вышли на поляну.
– Хравн! – прокричал Фастар. – Хравн!
Наверху в гнезде зашевелился ворон.
– Не тот, – сказал Офети. Но никто не засмеялся.
Птица сидела на высокой ветке, глядя на людей.
– До чего они странные, – продолжал Офети. – Никогда не гнездятся вместе, но стоит одному учуять запах добычи, как все разевают глотки, созывая на пир сородичей.
– Будем надеяться, что больше таких, как Хравн, поблизости нет, – сказал Фастар.
– Ты должен позволить мне выпустить кишки этому падальщику, – сказал Офети.
Фастар улыбнулся.
– Если мы когда-нибудь повстречаем его одного, без людей Зигфрида, я еще раньше тебя перережу ему глотку.
– Не стоит так говорить, – вставил Сван. – Он жрец Одина. Он лечит людей, а в бою стоит десяти воинов, я сам видел.
Фастар проворчал что-то, явно не желая обсуждать эту тему.
В лесу вдруг зашумело.
– О, клянусь мошонкой Фрейра, это она, – сказал Офети.
– Давайте оставим пленников и побыстрее уберемся отсюда, – предложил Фастар. – Не хочу видеть то, что будет потом.
– Неужели ты такой мягкотелый, Фастар?
Леший обернулся. Это заговорил Серда – жестокий коротышка, которому нравилось мучить Элис.
– Я убил с десяток врагов, – сказал Фастар, – но честно: мечом, топором и копьем. А это для меня настоящее оскорбление.
– Тебе не нравится смотреть, как страдают твои враги? – удивился Серда.
– Мне нравится, когда они умирают, причем быстро, – сказал Фастар, – чтобы я мог поскорее вернуться к элю и женщинам.
– Каждому свое, – пожал плечами Серда. – Если хочешь, я останусь с ними.
– Как тебе будет угодно, – сказал Фастар. – Просто чем раньше…
Он не договорил. Леший разинул рот. Элис даже вскрикнула, но никто не обратил внимания, потому что все они были слишком заняты своими переживаниями. Леший, путешествуя, встречал прокаженных, хотя и старался побыстрее от них убежать. Однако сейчас перед ним предстало уродство совсем иного рода.
На краю поляны стояла женщина. Ее черные волосы были всклокочены, белый балахон – в грязи и алых пятнах крови, сочившейся из двух свежих ран на шее; женщина покачивалась, как будто была слишком слаба, чтобы стоять. Однако внимание Лешего прежде всего привлекли ее глаза. Которые попросту отсутствовали. Лицо ее покрывали шрамы, как и у брата, но только их было гораздо больше, и они были гораздо страшнее; голова у нее раздулась и казалась пористой, словно чудовищный чернильный орешек. Носа почти не было видно, вместо рта – узкая щель, а на месте глаз зияли пустые провалы с расплывшимися контурами. Что же с ней случилось? Леший недоумевал. Болезнь? Еще ни разу в жизни он не видел такой болезни: ее лицо почернело от синяков, покраснело от воспаления, непомерно распухло с одной стороны и сморщилось с другой. Но глаза, именно глаза казались поистине чудовищными. Леший вспомнил, как в детстве однажды нес хлеб от бабушки домой. Старушка дала ему половинку каравая; по дороге ему захотелось отщипнуть кусочек, и он отщипнул. Хлеб оказался таким вкусным, что он не удержался и отщипнул еще, потом еще и еще, пока не выбрал из корочки весь мякиш. Вот так и выглядели глазницы женщины – словно внутренность каравая, выщипанного по кусочку.
