Георгий Песков - Злая вечность

Князь слушал доктора и уже много раз испытанное ощущение потери своей воли опять овладевало им. Тот, пристально на него посмотрев, достал свою докторскую сумку и начал вынимать хирургические инструменты, марлю, вату, какие-то склянки.

Лицо его продолжало при этом улыбаться. Кожа надо лбом и уши медленно, механически передвигались.

«Это не лицо у него, а каучуковая маска», — догадался князь. Вместе со страшной догадкой пришла к нему воля. Правда, это была не прежняя разумная воля взрослого человека, а маленькое, проказливое своевольство глупого ребенка.

— Почему у тебя уши двигаются? — спросил он, спеша им воспользоваться.

Тот — как не слыхал.

— Ну вот, сейчас все будет готово, — сказал, разложив инструменты.

— Хочу знать. Про уши, — упрямо повторил князь.

Доктор зажег спиртовку и поставил на огонь небольшой, принесенный им с собой платиновый тигель. Щипцами положил в него какой-то кусочек.

— Хочу, чтобы кто-нибудь тут был. Свидетелем, — продолжая ребячливо своевольничать, сказал князь. Хитро прищурившись, он посмотрел на возившегося с тигелем доктора.

— Что, не нравится? Боишься свидетелей? — он громко захохотал. Потом вдруг начал пятиться к двери, выставив вперед руки, словно защищаясь от совсем не нападавшего на него доктора.

Тот посмотрел удивленно.

— Я вас не трону, что вы. Зачем мне насилие, помилуйте: вы такой любезный человек, сами все, что для моих планов нужно, сделаете.

— А что для твоих гнусных планов нужно?

— Да что бы вы теперь ни придумали, все мне на руку будет.

— Будто?

— Уверяю вас.

— А если хозяйку позову?

— Сделайте одолжение. Это, может быть, даже самое для меня приятное.

— Лжешь! — вдруг изо всей мочи заревел князь. Подскочив к спиртовке, он опрокинул тигель. — Что, взял? К чертовой матери твою подлую вечность!

Содержимое с шипением пролилось на огонь. Поднялся густой пар. Пламя, затрещав, вспыхнуло. В оранжевом свете показалось обнаружившееся из под маски лицо. Это была секунда. Всего секунда. Безмерного предельного ужаса. Лицо мгновенно исчезло в тяжелых клубах одуряющего газа.

Вдруг князь почувствовал, что теряет под ногами почву. Сильный толчок подбросил его на воздух. Комната закачалась, как пароходная каюта. Электричество погасло. Среди наступившей темноты раздался треск и, зазвенев, посыпались осколки разбитого стекла. Дверь, с шумом отворившись, захлопнулась и опять отворилась. Все предметы в комнате, как бы внезапно ожив, сорвались с мест и с грохотом начали толкаться вокруг князя, увлекая в свою сумасшедшую пляску и его. Шум обратился в чудовищный гром и рев. Казалось, будто рушатся дома, будто воет рассвирепевшее море. Новый удар сбил князя с ног. Падая, он изо всей силы ударился обо что-то головой.

«Это конец. Это гибель мира!» — успел он еще подумать и потерял сознание.

25. Последняя попытка спасти мир

Когда он пришел в себя, было по-прежнему темно. Но совершенно тихо. Ушибленная голова болела. Вспомнив катастрофу, он судорожно вцепился в первый попавшийся под руки предмет. Это оказались перила. Ощупав вокруг себя, он убедился, что лежит на ступенях лестницы. Европа, стало быть, еще не провалилась. Во всяком случае, не вся. Эта догадка не слишком обрадовала князя.

«Его фокусы! — подумал он. — Проходимец просто-напросто меня надул: мировую трагедию подменил фарсом. Однако, нельзя терять ни минуты: я немедленно должен вывести его на чистую воду!»

Он встал и на цыпочках прокрался наверх.

— Madame Meterry, madame Meterryl — зашептал он, стуча к ней в дверь. — Умоляю вас, отворите!

— Что такое? Что случилось? — спросила разбуженная старуха.

— Отворите!

— Это вы, monsieur le prince? Сейчас, сейчас. Вот только платье накину.

— Не надо платья! Идите так, скорей!

— Ах, Боже мой, да что же случилось?

Полуодетая, раскосмаченная старуха, громко причитая, выскочила в коридор.

— Тише! Не кричите! Он может услыхать, — остановил ее князь. — Идите за мной, мы его накроем. Он потащил ее за руку. Продолжая нелепо спрашивать и нелепо отвечать, толкаясь и мешая друг другу, они крадучись спустились с лестницы. Князь припал к замочной скважине своей двери. Потом осторожно приотворил ее на узкую щелку. Наконец, как бы решившись на рискованный шаг, отворил совсем и вошел. Madame Meterry, ничего не понимая, — за ним, Минуту князь с оторопелым видом озирал пустую комнату. Потом бросился к платяному шкафу, отворил настежь обе створки. Ничего там не найдя, стал на четвереньки, чтобы заглянуть под кровать. Madame Meterry в печальном изумлен и и за ним следила.

— Улизнул! — вставая, сказал князь.

— Кого вы ищете? — упавшим голосом спросила старуха.

— Через окно, — пояснил он. И вдруг странно засмеялся.

— Aх, monsieur le prince, — с искренним огорчением вскричала старуха, — успокойтесь, прошу вас! Никого же нет. Вам показалось. Вы нездоровы, дорогой месье, ах, вы очень нездоровы!

Ее участие болезненно, сверх меры подействовало на князя. Громко всхлипнув, припал он к ее плечу и, сотрясаясь, обнимая насмерть перепуганную женщину, стал умолять защитить его от чьих-то ужасных козней. Madame Meterry, сама чуть над ним не плача, уговаривала и успокаивала его, как ребенка. Но он вдруг поднял с ее плеча голову, насупился и погрозил ей пальцем. Потом пошел к вешалке, стал надевать пальто.

— Куда вы, князь? Теперь ночь. Куда вы? — пыталась она удержать его.

— Т-с-с! — со строгим видом обернулся он к ней. — Молчи, старуха! Нельзя терять ни минуты. Я иду в префектуру. Этот доктор, библиотекарь и проститутка Нини. Вот уже трое. Остальных откроет следствие.

С этими словами он вышел.

Эпилог

Недавно мне случилось быть на одной выставке. До выставок я не охотник вообще, меньше всего люблю картинные: от рассматривания пейзажей, портретов неизвестных мне людей и голых женских тел у меня почему-то очень скоро затылок начинает болеть.

Но эта выставка была совсем особая. Рисунки карандашом, акварелью, масляными красками, скульптура, резьба по дереву — все поражало необычайной силой восприятия, непосредственной оригинальностью передачи. Это была выставка работ душевнобольных.

Порывшись в папках, я нашел и рукописи. Одна из них — довольно объемистая тетрадь — оказалась написанной по-русски. На заглавном листе крупно и старательно было выведено:

Посвящается господину президенту республики, его святейшеству папе римскому, всем монархам и правителям мира. Всем государствам. Всем народам.