Стивен Кинг - Бессонница

Как они умудряются не задеть его? — подумал Ральф, когда они с Лоис взбирались на крыльцо, к лимонным языкам пламени, вырывавшимся из открытой парадной двери. Господи Иисусе, они же стреляют почти в упор, как же они ухитряются мазать?

Но он знал как… И почему. Клото говорил им, что и Атропоса, и Эда Дипно окружили силы хотя и злобные, однако защищающие их. Разве не могли эти силы позаботиться сейчас о Чарли Пикеринге, как и сам Ральф позаботился о Лейдекере, когда тот высунулся из-за полицейской машины, чтобы затащить обратно своего умирающего товарища?

Пикеринг открыл огонь по полиции штата, переключив винтовку на автоматическую стрельбу. Он целился низко, по ногам, чтобы не попасть в бронежилеты, которые были на них. Один из них рухнул бесформенной грудой; второй пополз обратно тем же путем, каким добежал сюда, вопя на ходу, что его задело, его задело, мать твою, здорово задело.

— Шашлык! — крикнул в окно Пикеринг своим визгливым, хохочущим голосом. — Шашлык! Шашлык! Святая поджарка! Пали этих сук! Божий огонь! Божий святой огонь!

Раздались другие крики — казалось, прямо из-под ног Ральфа, — и, посмотрев вниз, он увидел страшную картину: хаотическое переплетение аур струилось вверх из щелей между досками крыльца, как пар; разнообразие их цветов сглаживало кроваво-красное мерцание, поднимавшееся вместе с ними и… окутывавшее их. Это кроваво-красное облако было не совсем таким, как грозовая туча, образовавшаяся над дравшимися перед «Красным яблоком» Зеленым и Оранжевым мальчишками, но той же породы; единственная разница между ними заключалась в том, что это было порождено не злобой и агрессией, а страхом.

— Шашлык! — вопил Чарли Пикеринг и добавлял еще что-то насчет убийства дьявольских шлюх.

Вдруг Ральф ощутил такую ненависть к нему, какую не испытывал ни к кому в своей жизни.

[Пошли, Лоис; пойдем разберемся с этим засранцем.]

Он взял ее за руку и потащил за собой в горящий дом.

Глава 22

Дверь на крыльце открывалась в центральный коридор, ведущий от фасада дома к его задней части, и весь этот коридор сейчас лизали языки пламени. Ральфу они виделись зелеными, и когда они с Лоис прошли сквозь них, то ощутили прохладу — это было все равно что проходить сквозь толщу ментола. Треск горящего дома стал приглушенным; стрельба стала такой же отдаленной и не важной, как звук грома для плывущего под водой, и… да, вот на что это похоже, решил Ральф, — на подводное плавание. Невидимыми существами они с Лоис плыли в реке огня.

Он указал на дверной проем справа и вопросительно взглянул на Лоис. Она кивнула. Он потянулся к дверной ручке и с отвращением поморщился, когда его пальцы прошли сквозь нее. Конечно, это было к лучшему: если бы он действительно ухватил эту штуку, два верхних сустава его пальцев повисли бы на медной ручке поджаренными колбасками.

[Нам нужно пройти сквозь нее, Ральф!]

Он окинул ее оценивающим взглядом, увидел, что ее глаза полны страха и тревоги, но не паники, и кивнул. Они вместе прошли сквозь дверь, как раз когда люстра в середине коридора рухнула на пол с немузыкальным звоном осколков стекла и железной цепи.

По другую сторону двери была гостиная, и от того, что они увидели там, желудок Ральфа свела судорога ужаса. Две женщины привалились к стене под огромным плакатом Сюзан Дэй, изображенной в джинсах и рубахе в стиле Дикого Запада (НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ НАЗЫВАТЬ ТЕБЯ БЭБИ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОН ОБРАЩАЛСЯ С ТОБОЙ КАК С ДУРОЧКОЙ — советовала надпись на плакате). Обеим выстрелили в голову в упор; мозги, клочья кожи и волос, осколки костей забрызгали обои в цветочек и высокие ковбойские сапоги Сюзан Дэй на плакате. Незнакомая ему женщина была беременна. Вторая — Гретхен Тиллбери.

Ральф вспомнил тот день, когда она пришла к нему домой с Элен, чтобы предупредить его и дать ему баллончик с какой-то дрянью под названием «Телохранитель»; в тот день она показалась ему красивой… Но в тот день, разумеется, ее хорошенькая головка была целехонькой, а половина ее чудесных светлых волос не была спалена выстрелом в упор. Через пятнадцать лет после того, как ей еле-еле удалось избежать смерти от руки насильника-мужа, другой мужчина приставил ствол к ее голове и отправил на тот свет. Никогда больше не расскажет она какой-нибудь другой женщине про то, как она заработала свой шрам на левом бедре.

На одно жуткое мгновение Ральфу показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он сосредоточился и взял себя в руки, подумав о Лоис. Ее аура потемнела, став жутковатого красного цвета, и ее всю пронизывали беспорядочные черные полосы, похожие на черточки в кардиограмме человека со смертельным сердечным приступом.

[Ох, Ральф! Ох, Ральф… Боже мой!]

Что-то взорвалось в южном крыле дома с такой силой, что дверь, сквозь которую они только что прошли, рывком распахнулась. Ральф догадался, что это, должно быть, газовый баллон или несколько баллонов… Впрочем, это уже не имело значения. Из коридора в комнату влетели пылающие кусочки обоев, и он увидел, как обе занавески и остатки волос на голове Гретхен Тиллбери потянулись к дверному проему, когда огонь стал высасывать воздух из гостиной, чтобы подпитать себя. Сколько времени потребуется огню на то, чтобы превратить женщин и детей в подвале в обгорелые хрустящие мумии? Ральф не знал, но полагал, что это не имеет большого значения: люди, застигнутые там, внизу, умрут от удушья или дымового отравления гораздо раньше, чем начнут гореть.

Лоис в ужасе глядела на мертвых женщин. Слезы текли у нее по щекам. Призрачный серый свет, поднимавшийся от следов, которые они оставляли за собой, был похож на пар от сухого льда. Ральф провел ее через гостиную к закрытым двойным дверям в дальнем конце, задержался перед ними на мгновение, чтобы сделать глубокий вдох, потом обнял Лоис за талию и шагнул прямо в дерево.

Наступила секунда темноты, в которой не только его нос, но, казалось, и все тело ощутило сладкий аромат опилок, а потом они очутились в следующей комнате — самой северной во всем доме. Когда-то она, наверное, была кабинетом, но потом превратилась в комнату групповой терапии. В центре было расставлено в кружок около дюжины складных стульев. На стенах висели плакаты с изречениями вроде: Я НЕ МОГУ РАССЧИТЫВАТЬ НА ЧЬЕ-ТО УВАЖЕНИЕ, ПОКА САМА НЕ СТАНУ СЕБЯ УВАЖАТЬ. На классной доске, стоявшей возле одной стены, кто-то заглавными буквами написал: МЫ — СЕМЬЯ. ЗДЕСЬ, СО МНОЙ, МОИ СЕСТРЫ. Возле доски, у одного из восточных окошек, выходящих на крыльцо, тоже в бронежилете, напяленном на майку с собачкой Снупи, которую Ральф узнал бы где угодно, скорчился Чарли Пикеринг.