Сергей Пономареко - Седьмая свеча

  — А разве можно управлять душой умершего?

  — Это возможно с помощью приемов черной магии и при наличии неких катализаторов — атрибутов похоронного обряда: свеч, заряженных энергией близких покойного, или веревки, которой были связаны руки-ноги покойника перед тем, как его положили в гроб, а также одежды, в которую был одет покойник в момент смерти. Чтобы этого не случилось, и существует обряд запечатывания могилы, также следует проконтролировать, чтобы эти атрибуты не попали в злые руки. Все это было определено эмпирическим путем, основано на опыте предыдущих поколений и пока рациональному объяснению не поддается.

  — А что случилось бы, если бы похитили землю, которую я набрал с могилы твоей матери? Ведь можно набрать другой земли. Не проще тем, кто это задумал, самим взять землю с могилы?

  — Дело в том, что земля для запечатывания могилы должна быть взята рукой родственника покойного, любой степени родства, до того момента, как земля покроет тело или гроб. Теперь тебе все ясно?

  Глеб неопределенно хмыкнул.

  «Понятно одно: от всей этой чертовщины я скоро сойду с ума», — подумал он и потер лоб. Опьянение испарилось, он внимательно посмотрел на жену, раздумывая, не шутит ли она, младший научный сотрудник Института психологии. Она, похоже, не шутила. Смотрела на него серьезно и, как покойная теща, словно стремилась проникнуть в его мысли, добраться до их потайных закромов. Он спрятал глаза, встал и сказал, зевая:

  — Пойду пройдусь, пусть хмель выйдет полностью. По-моему, я немного перебрал.

  — Далеко не отходи. Все-таки ночь на дворе и скоро полночь. В такую ночь всякое может случиться. Хорошо хоть, что сегодня месяц молодой. Не в полную силу может колдовать тот, кто похитил свечу.

  Глеб, удивившись познаниям жены в магии, а потом вспомнив, кто ее мать, исчез в темноте.

Глава 5

 Конечно, проще всего было подъехать к кладбищу на машине, но, услышав шум отъезжающего автомобиля, Оля догадается, в чем дело, а по всему видно, что она придает этому очень большое значение. Впрочем, ее рассказ он воспринял как бред. «У нее слишком сильны сельские корни, и в силу этого она подвержена суевериям», — размышлял Глеб, выбравшись на улицу. Для начала он достал из багажника аккумуляторный фонарик, проверил его и остался доволен, хотя светил он слабо.

  Идти тем путем, по которому шла похоронная процессия, было дольше, но зато по улице, а через огороды было гораздо ближе, но по бездорожью. Впрочем, какая ему разница, где идти? Когда огородами возвращались с кладбища, он не заметил на пути больших луж и грязи, угрожающих его костюму, а остальное его особенно не волновало.

  Ночь, как и время, представляет знакомые предметы и людей в другом облике. Глеб двигался по разбитой грузовиками дороге, и слабый луч фонарика ему в этом плохо помогал — он то и дело спотыкался. Дома, стоявшие по обе стороны улочки за высокими и низкими, в основном деревянными заборами, словно растворились в плотной тьме. Темнота и тишина стояли мертвые, как и в прошлую ночь. Было такое ощущение, что село с наступлением темноты вымирает или затаивается в страхе из-за чего-то неведомого и ужасного. Он с удивлением отметил, что в этой части села даже собаки не лают. Может, их здесь нет? Похоже, что где-то они все же были — иногда доносились отголоски их пустого лая. Вдруг он вспомнил давно прочитанный рассказ с забытым названием, где главный герой определил по вою своей собаки, что его сосед — живой мертвец. Впрочем, это глупость и противоречие — живой мертвец. Может быть так: или живой, или мертвец. Третьего не дано в жизни. А не в жизни? Разве что в параллельном мире, который древние по ошибке представляли на небесах?

  Глеб выругался про себя — если он будет мыслить в том же русле, то, пока дойдет до кладбища, сам себя запугает до полусмерти.

  «А почему до полусмерти, а не до смерти?» — вклинилась предательская мысль.

  Все очень просто, мысленно успокаивал он себя, он — городской житель, постоянно находящийся в сутолоке жизни, — отвык от тишины. Приходя домой, он сразу включает, причем одновременно, приемник в одной комнате и телевизор в другой, при этом названивает по телефону или отвечает на звонки. Он и засыпает-то при работающем телевизоре, и тот автоматически отключается после окончания всех телепередач.

  А когда он по-настоящему видел темноту, к тому же еще и в одиночестве? Да он и не припомнит такого случая! А теперь налицо все эти три фактора: тишина, темнота, одиночество — вот он и выдумывает страхи! Эти рассуждения понравились ему, даже показалось, что темнота разочарованно отступила и стало немного светлее. Он остановился в нерешительности.

  Вроде здесь надо войти во двор и обойти дом, а там огородами, по прямой, до пересечения с грунтовой дорогой (как будто здесь есть другие!), и потом выйти прямо на кладбище. Он вошел во двор. Собаки не было, иначе она подняла бы лай. Не то чтобы он очень боялся собак, но не любил, когда они разгуливали свободно, без поводка и намордника. В таких случаях у него почему-то начинало сосать под ложечкой, хотя сейчас он предпочел бы, чтобы собака все же была здесь, конечно, только на цепи и очень короткой. Что-то ненормальное было в том, что собаки отсутствовали. Он осветил фонариком крыльцо и неожиданно узнал дом Мани. Неужели, когда они возвращались с кладбища, он не обратил внимания, чей это дом? Может, и нет, находясь под впечатлением после похорон. Ему стало казаться, что Маня притаилась за дверью и ждет, когда он подойдет к двери, чтобы распахнуть ее и уволочь его вглубь, к застеленной софе. И будет одета, точнее, раздета, лишь та же тоненькая ночная сорочка, и волосы будут распущены. И с пенсионной книжкой под подушкой! Он разозлился на себя и, не оглядываясь, обогнул дом. Ему показалось, что дверь скрипнула, но он не обернулся.

  По убранным огородам идти было несложно, здесь было принято перекапывать их весной. Непроглядный мрак ночи бывает только в лесу, в замкнутом пространстве помещений, но не на поле. Несмотря на то что начал моросить мелкий дождик, идти было веселей, чем он предполагал. Глеб надел на голову капюшон, до этого спрятанный в воротнике куртки, и затянул змейку-молнию под подбородок. Было холодно рукам от соприкосновения с металлическим корпусом фонарика, и он попеременно их менял, отогревая одну в кармане, пока другая мерзла. Выйдя на грунтовую дорогу, он пошел по ней, помня, что она идет вдоль границы кладбища. Неожиданно фонарик погас. Глеб начал его трясти, но, осознав бессмысленность своих действий, засунул его в наружный карман куртки, отчего тот сильно оттопырился и стал мешать ходьбе, неприятно колотя по боку. Рука, оставшаяся без прибежища-кармана, сразу замерзла. Пришлось ему вновь опустить змейку-молнию и, приняв любимую позу Наполеона, продолжать путь. Отсутствие источника света сильно затрудняло его передвижение, но не делало предприятие невыполнимым.