Вера Головачёва - Фантом является ночью

– Оте-ец! – во все горло крикнул Родион. Почему никто не прибежит на его крики, на его плач? Ведь не может быть, чтобы этого не было слышно в зале.

Отец не приходил и даже не отзывался.

– Зачем тебе отец? – необычайно громко прозвучал в наступившей тишине спокойный ледяной голос. – Ты хочешь ему отдать мою сережку?

Родион не отвечал. Никаких лишних слов, иначе опять он скажет какую-нибудь глупость, сделает только хуже себе.

– Но я хотел подарить ее только тебе, – с обидой в голосе сказал Афанасий Викторович.

Он невозмутимо перешагнул через мальчика, медленно, не оборачиваясь проследовал к креслу и со вздохом сел в него. Небрежным движением мужчина стал покачивать серьгу перед глазами в поднятой руке. Влево, вправо. Влево. Вправо. Словно себя гипнотизировал.

«Насколько уверен в себе, даже не смотрит в мою сторону», – подумал Родион. – «Не боится, что я убегу». Новая мысль заставила горько усмехнуться. Убегу! Не бегать ему теперь.

Родион сжал до хруста челюсти и уперся локтями в пол. Пусть он не сможет убежать, зато он еще в силах ползти. Дверь была недалеко. Только бы успеть, пока тот забавляется со своей побрякушкой. Родион изо всех сил заработал локтями. Хотелось обернуться и посмотреть, что делает за его спиной мужчина. Но страшно было только представить, как Родион встретится глазами с холодным взглядом. И тогда он вновь потеряет волю. А, может, за спиной окажется коляска. Родион заработал быстрей локтями, пугаясь своей мысли, и... все-таки обернулся.

Афанасий Викторович сидел все в той же позе. Сережка под его взглядом стала ярче, она словно светилась изнутри. Теперь ей и не нужно было покачиваться, чтобы отражать свет проникающего сквозь тюль солнца. Она, словно раскаленный металл, красной звездой мерцала в бледной руке с длинными тонкими пальцами.

– Помнишь, ты сказал, что скорее сам разучишься ходить, чем Алисе удастся научиться? – не поворачиваясь, спросил Афанасий Викторович. – Так вот, я, как человек напрямую заинтересованный в ее выздоровлении, спешу сообщить тебе, – он оторвал взгляд от пылающей звезды и повернулся к Родиону. – Ты разучишься ходить.

Мальчик вздрогнул. Спокойная фраза прогремела как гром в онемевшей комнате. «Как и во сне пропали все звуки», – отметил про себя Родион. Не слышно было ни тиканья будильника, ни шума дороги за окном, ни разговора родителей и Алисы. «Уснули они там, что ли?» – с отчаянием подумал мальчишка и толкнул рукою дверь.

Скользкий линолеум коридора приятно охладил разгоряченное тело. Ползти стало легче, ворс не мешал. Вот и зал. Родион еще раз обернулся.

Афанасий Викторович спокойно шел сзади, нехотя подбрасывая и ловя серьгу.

– К чему так спешить? Я могу и подождать, – зевнув, сказал он.

Мальчика как током обожгло, и он заработал локтями еще быстрее. В зале родители и Алиса словно в игру играли: замерли и не шевелились. Алиса, сидя на диване, открыла рот в надежде что-то сказать, но так и не успела. Отец протянул пульт к телевизору, но, задумавшись, не переключал. Телевизор тоже замер. Один кадр с вытанцовывающей на нем Орбакайте никак не хотел сходить с экрана.

Мама же повернулась к двери и тревожно смотрела мимо Родиона. Кажется, она почувствовала что-то неладное до того, как начать изображать из себя статую. Матери всегда чувствуют, когда их ребенку грозит беда.

Родион подполз к ней и схватил за ногу.

– Да проснитесь же вы! – с увядающей надеждой выкрикнул он.

Мама качнулась от его руки и неудобно упала на пол, словно кукле-марионетке подрезали нити. Заколка не выдержала удара и, щелкнув, раскрылась. Волосы рассыпались по полу. Но мама не очнулась.

– Как это жестоко – собственную мать сбивать с ног, – услышал Родион голос за спиной, – особенно когда она не может тебе ответить.

Ясно, крупным планом, на голову свалилась мысль: он один. Он может рассчитывать только на себя. Может, если удастся, он спасет родителей. Но только один. Капля пота скатилась по виску и растворилась в дебрях бровей. Стало жарко.

– Вы, люди, слабые, суетливые черви, которые сами могут находиться только в своем мирке. И стоит этот мир чуть изменить, как вы становитесь такими беспомощными. Достаточно остановить время – и тебе уже никто не поможет.

Мокрая футболка неприятно прилипла к телу: становилось все жарче. Родиону показалось, что у него в глазах темнеет. Может, он сейчас упадет в обморок. И тогда Афанасий Викторович тепленьким его, совсем не трепыхающимся, засадит в котел. В наступившей темноте ярко замаячили блики пламени.

Спину тремя полосами царапнула раскаленная сталь. Родион вскрикнул от боли. Обожженая спина вздулась пузырями, по краю полос запеклась коркой. Нужно было повернуться к мужчине лицом, но для горящей спины это была невыносимая пытка. Родион оглянулся назад.

Он перестал быть мужчиной. Сзади, нетерпеливо перебирая копытами, ходил взад вперед рогатый Афанасий Викторович. Шерсть, в сладостном предчувствии пытки, встала дыбом на хребте. Он поглаживал себя по безобразно висящему брюху, высекая из шерсти искры. Они, как от костра, взмывались вверх и, покружив над головой, медленно гасли. Черт был доволен.

Сережки больше не было ни в ухе, ни в руках. Вместо нее Афанасий Викторович крепко сжимал черенок железного трезубца, раскаленного у самого края до красна. Горячий воздух поднимался от зубьев вверх, чуть деформируя просматриваемые за ним предметы. На трезубце до рези в глазах светилась перевернутая звезда.

– Садись, прокачу с ветерком, – подтолкнув к Родиону коляску, сказал Афанасий Викторович.

Он попробовал еще раз подцепить мальчика трезубцем, но ткань во второй раз прожгло раскаленное железо. Родиона только немного приподняло над полом, и он сорвался. Новые три полосы украсили спину.

– Не дрейфь, Кататься будет здорово. Залезай на нее сам.

Коляска вплотную приблизилась, наехав на дрожащую ладонь. Ну уж дудки. Чтобы он еще раз сел!

– Не хочешь? – удивленно дернул рожками черт. – Ах да, ты не можешь. Не волнуйся, я тебе помогу. – Он дунул на свой трезубец и металл на глазах стал остывать. Только звезда оставалась такой же яркой. – Так-то лучше.

Вилы вновь потянулись к изодранной футболке мальчика. «Все, это конец», – подумал Родион и стал ждать неизбежного.

– Не надо, – неожиданно, как из другого мира прорезался голос.

Родиону показалось, что и Афанасий Викторович не ожидал этого. Он нервно переступил копытами, взметнул вверх хвост, а трезубец в руке заметно дрогнул.

– Не трогай его, – еще раз попросила Алиса. – Ты же добрый.

Афанасий Викторович, услышав такую фразу, подумал немного, соображая, не шутка ли это, и разразился громки, безудержным смехом.