Ольга Михайлова - Сладость горького миндаля

— Муж научил меня стрелять, — любезно отозвалась герцогиня, — но кто из вас победил на бильярде?

— О, мы не считали, — махнул рукой Генри Корбин, — просто болтали, вспоминая старые времена. Правда, Гелприн обыграл Хилтона — вот тут мы, признаться, удивились.

Герцогиня улыбнулась, обронив, что мистер Гелприн — признанный мастер покера, потом сказала, что время до обеда проведёт в библиотеке и исчезла, оставив после себя еле слышный запах все тех же пьянящих, тяжёлых духов.

Перси Грэхем, узнав, что герцогиня вернулась в замок, поспешил пройтись по коридору мимо её покоев, но встретил не леди Хантингтон, а горничных. Спустя час он осторожно постучал в её двери, однако компаньонка миледи на ломаном английском сообщила ему, что госпожа ушла повидаться с лордом Генри, своим крестным. Заглянув в бильярдную, граф нашёл там только старика Монтгомери и Генри Корбина, причём последний, точно поняв, кого он ищет, обронил, что герцогиня Хантингтон в библиотеке.

Грэхем, путаясь в лабиринтах коридоров и лестниц, дважды сбиваясь с пути и спрашивая дорогу у лакеев, с трудом нашёл в замке вход в библиотеку. Настал миг удачи. Герцогиня сидела у окна в старом деревянном кресле и была погружена в чтение толстой книги с тяжёлым кованым переплётом и бронзовыми застёжками. Перси не показалось, что ему обрадовались: глаза леди Хильды были холодны и бесстрастны.

Она кивнула ему, сухо приветствуя.

— Ищите книгу? Здесь граф Блэкмор держит только старые фолианты.

— Я искал не книгу, миледи, я искал вас.

Герцогиня Хантингтон бросила на него взгляд, снова удивив странным выражением глаз: они казались совсем мутными, лишёнными всякого выражения.

— Вы меня нашли, — кивнула она, и голос её тоже прозвучал не по-женски низко, лишённый жеманства и кокетства, он походил на голос прокурора в суде, — и что?

Перси Грэхем немного растерялся, однако решил не упускать случай.

— Мне нужна ваша помощь, герцогиня, — вкрадчиво заговорил он, — едва я увидел вас, мне показалось, что я вижу перед собой не просто женщину, но — воплощение женственности. Я же никогда не понимал женщин, их слова казались мне легковесными, мысли загадочными, поступки — странными. Я понял, что если я и смогу постичь тайну женственности, то только с вашей помощью. Что есть женщина? Что в её глазах идеальный мужчина?

Герцогиня Хантингтон осторожно, чтобы не испортить страницы, закрыла инкунабулу, защёлкнув сбоку застёжки, и отложила книгу на столик, стоявший рядом с ней. Потом несколько секунд внимательно разглядывала Грэхема, причём под её взглядом Перси почему-то стало неуютно и холодно, и наконец заговорила.

— «Man delighted not, nor woman neither…» — проговорила она цитату из Шекспир так, точно цитировала её со сцены, — мне очень жаль, ваше сиятельство, но над подобными глупыми вопросами я никогда не удостаивала даже задуматься.

Грэхем сжал зубы. Ответ был не просто наглым, он был оскорбительным, но Перси не мог позволить себе вспылить: отчасти потому что не хотел терять эту женщину, отчасти потому что не любил проигрывать. Это чертовка оказалась умнее, чем он думал, она просто отказалась играть по предписанным им правилам, да ещё и посмеялась над ним. Он не ожидал такого и не заготовил дальнейших ходов, в расчёте на то, что всё получится, как обычно. Приходилось импровизировать на ходу, а это было опасно и чревато непоправимыми ошибками. Тем не менее, Перси, принудив себя улыбнуться, заговорил снова.

— Вы изумительны и необычны, я это понял сразу, ни одна женщина такого бы ни сказала. Стало быть, вас вообще не интересуют мужчины?

— Нет.

Она ничего больше не добавила и не уточнила.

— Но почему? — изумился он.

— «Раз королю неинтересна пьеса — нет для него в ней, значит, интереса», — с чуть заметной издёвкой проронила герцогиня новую шекспировскую цитату и снова не добавила больше ни слова.

Вообще-то Перси Грэхем был непобедим. Ни одна женщина никогда не выказывала ему и тени пренебрежения: перед ним заискивали, ему стремились понравиться, угодить, влюбить в себя. О его успехах у женщин ходили легенды. Но герцогиня Хантингтон не просто унизила его и посмеялась над ним, она явно дала понять, что насквозь видит все его уловки и ничуть не нуждается в его обществе. Перси почувствовал, как в груди закипела ярость. Герцогиня же, заметив, что больше не может уделить ему время, снова взяла со столика книгу, раскрыла застёжки и погрузилась в чтение.

Грэхем, повернувшись на каблуках, стремительно вылетел из библиотеки и понёсся к себе в покои, по дороге злобно бормоча: «Наглая чертовка… наглая чертовка…» Тем не менее, четверть часа пометавшись по комнате и обругав герцогиню последними словами, Перси пришёл в себя, чуть успокоился и, случайно взглянув на себя в зеркале, отразившем джентльмена со сжатыми кулаками и перекошенной физиономией, неожиданно расхохотался.

«Подлинно чертовка», проронил он теперь с лёгкой усмешкой, вспомнив, как великолепно держалась герцогиня, как хороша она была в строгом платье болотного цвета с изящной шнуровкой, как белоснежна была кожа холодного благородного лица, какие чёрные бесята танцевали в ледяных свинцовых глазах! Какая женщина, Боже мой, какая удивительная женщина! Любовь в нём зажглась раздражением, как от трения спички возникает пламя. Если раньше он возжелал её тело, то теперь взалкал покорить эту дерзкую душу, жажда обладания стала утончённей и прихотливей.

Тут подошло время обеда. Грэхем почувствовал странную робость при мысли, что ему придётся вновь с ней встретиться, но переборол собственное малодушие и направился в столовую. Там уже собрались почти все, минуту спустя появилась и герцогиня в синем платье с алансонскими кружевами. Грэхем сел рядом с Генри Корбином и, пока подавали первое, не поднимал глаз.

К его удивлению, за столом разговор снова зашёл о женщинах, но спровоцировал его, причём невольно, старик Монтгомери. Генри Корбин перед обедом услышал яростную брань милорда Фредерика в его покоях, заглянул к своему старинному другу узнать, что вызвало его недовольство, и увидел старого герцога, который только что дочитал присланную ему из Парижа книгу «Консуэло» знаменитой Жорж Санд. Старик забыл об обеде, швырнул книгу об стол и костерил пишущих женщин на чём свет стоит.

Корбин успокоил его и повёл в столовую, где, однако, разговор возобновился.

— Воплощённая нелепость, — возмутился Монтгомери, — все идеи этой книжонки ложные и опасные, везде длинноты и декламации, всюду напиханы музыкальные теории, оккультные науки, религиозная ересь, бредни о метемпсихозе! Это самая тягостная бессмыслица из всех, что мне доводилось читать, и чтение этого нескладного романа оставило меня утомлённым и разбитым, — пожаловался старик.