Алексей Атеев - Кровавый шабаш

— Начинаем работать! — резко произнес майор. — Через час будет темно. А ты, Гена, — сказал он стоящему поодаль шоферу, — иди вызывай труповозку.

Малевич надела резиновые перчатки и подошла к трупу… Предзакатное солнце залило окрестности призрачным светом, отчего происходящее казалось Жене и вовсе нереальным.

Судмедэксперт взяла голову в руки и стала ее осматривать.

— Мужчина лет тридцати, может, чуть моложе. Хорошо сложен, рельеф мускулатуры говорит, что он скорее всего серьезно занимался спортом, чем-то вроде модного нынче бодибилдинга или, возможно, тяжелой атлетикой, плаванием. Обмеры?

— Потом, — отрывисто бросил майор, — нет времени. Судец, обследуй место и ищи следы! Скорее всего его принесли сюда.

— Наверняка, — подтвердила Малевич. — Убийство произошло не здесь. Труп практически обескровлен, как будто кровь спустили нарочно. Голова отделена от тела каким-то острым предметом типа ланцета или опасной бритвы. Шейные позвонки перерублены.

— Татуировка?

— Отсутствует. Вряд ли это уголовник. Скорее всего человек из обеспеченных. Гладок, упитан…

— Сейчас и уголовники упитаны, — буркнул Буянов. — А вы что скажете? — обратился он к смотрителю кладбища.

— О чем?

— Как обнаружили? Ведь это место, насколько я понимаю, почти не посещается.

— Наше кладбище вообще заброшенное. Захоронения производим довольно редко, по специальному разрешению. Поскольку санстан-ция не дозволяет. Кладбище-то закрыто. Днем, конечно, народ бывает. Родных навестить…

— Короче, пожалуйста!

— Я обратил внимание на птиц. Сороки в этой стороне сильно кричали, воронье также…

— Да, птицы здесь уже побывали, — подтвердила Малевич, — глаза выклеваны. Скорее всего лежит он здесь второй день.

— А убит когда?

— Тоже дня два как.

— Что прокуратура скажет? — обратился майор к Дымову.

Тот развел руками.

— Следы?

— Явных следов нет. Все заросло, открытый грунт отсутствует, — сообщил Судец, — трава кое-где примята. Ни окурков, ни прочего. Чисто сработано. Может, и проглядел чего. Темнеет ведь. Завтра еще раз посмотреть можно.

— Тащил-то его не один человек, а наверняка двое, голова опять же… Посмотрите, нет ли под ним чего.

Судец дернул труп за ноги и стащил целиком на могильную плиту. Теперь можно было прочитать надпись на памятнике:

«Морис Фурнье 1857 — Руан — Франция, 1916 — Тихореченск.

Мир его праху».

— Француз какой-то, — недоуменно проговорил Судец. — Откуда у нас французы?

— А вы, смотритель, что знаете про эту могилу? — спросил Буянов.

— В данном захоронении лежат несколько человек, — охотно заговорил Кувалдин. — Сам Фурнье, его жена и их сын Жером. Этот, — он кивнул на труп, — закрывает остальные надписи, они на горизонтальной плите. Фурнье владел кондитерским производством. Нашу кондитерскую фабрику знаете? Ему принадлежала. Позже младший его сын, тоже Морис, работал на этой фабрике, национализированной, конечно…

Женя понемногу пришла в себя. Ей было стыдно — никак не ожидала от себя подобной реакции. Ведь и в морге бывала… На нее, казалось, никто не обращал внимания. Каждый занимался своим делом. Неожиданно Женя услышала фамилию Фурнье. Где она ее уже слышала? Как будто совсем недавно. Ага. И про кондитерскую фабрику. Ведь такая фамилия была у дедушки Вержбицкой! Точно! Ей еще рассказывала эта пряничная старушка-соседка Вержбицкой.

Женя робко тронула Буянова за рукав пиджака:

— Николай Степанович, я тут…

— Да не расстраивайся. Вполне естественная реакция.

— Я не о том. Понимаете, у Вержбицкой та же фамилия, что на памятнике.

— Чего-чего?

— Старушка, которая рассказывала мне о Вержбицкой, сообщила, что дедом Светланы был француз — Фурнье Морис Морисович. Он работал на кондитерской фабрике, кажется, был ее директором.

Майор продолжал недоуменно смотреть на Женю.

— Слышал, Петр Иванович? — обратился он к Дымову. — Что думаешь?

— Это точно? — спросил Дымов.

— Мне так сказали. — Женя неуверенно улыбнулась. — Несложно, наверное, проверить.

— Проверить, конечно, несложно, — задумчиво произнес майор. — А что тебе еще сказали?

— В общем, больше ничего особенного. Квартира Вержбицкой досталась по наследству от ее дедушки и бабушки. Родители вроде не ладили между собой.

— Значит, Фурнье?! — Буянов потер переносицу. — И что все это может значить? Зачем его сюда притащили? Зачем голову отрезали? А если отрезали, почему не спрятали где-нибудь в другом месте? Я допускаю, что можно отрезать голову, чтобы затруднить опознание жертвы…

— Без нечистой силы здесь не обошлось, — совершенно серьезно заметил Кувалдин.

— Естественно. Примерно это я и ожидал услышать. — Буянов поморщился.

— Нет, вы послушайте!..

— Ничего слушать не желаю. Ступайте домой, проспитесь.

— Я совершенно трезв и хочу…

Но майор, не дослушав, подошел к могиле и стал разглядывать труп. Кувалдин, махнув рукой, отправился восвояси.

Почти сразу же вслед за его уходом послышались чьи-то голоса, треск кустов…

— Санитары, должно быть, из морга, — предположил Судец.

Это точно были санитары, с носилками, но не только они.

В тот миг, когда труп стали укладывать на носилки, в кустах сверкнула вспышка фотоаппарата.

— Что за черт! — воскликнул Буянов. — Кто там? Ну-ка, Рудик!..

Опер бросился к кустам. Послышались возня, непечатные ругательства, и вновь появился Судец, таща за руку неизвестную Жене личность.

Все подались к ним, даже невозмутимые санитары оставили свои носилки и с любопытством следили за происходящим.

— Ох! — воскликнула Малевич. — Этот!.. — В голосе судмедэксперта звучали досада и смущение.

— Так! — зловеще произнес майор. — Что вы тут делаете?

Вопрос был обращен к здоровенному парню в джинсах и черной майке с надписью «New York Times». На груди у парня висел отличный «Никон». Он держал в правой руке очки и близоруко таращился на присутствующих. При этом на его пухлых губах играла насмешливая улыбка.

— Что я тут делаю? — переспросил он. — Да то же, что и вы, — работаю. Тружусь в поте лица, зарабатывая нелегкий журналистский хлеб. По какому праву, Судец, вы занимаетесь рукоприкладством по отношению к прессе?!

Он водрузил очки на нос, пригладил жидкую бороденку и, не обращая внимания на окружающих, вскинул на изготовку фотоаппарат.

— Действительно сенсация, — проговорил он себе под нос, — меня не обманули.

— Никаких снимков! — закричал Буянов. — Запрещаю съемку.