Алексей Атеев - Кровавый шабаш

Алексей Атеев

Кровавый шабаш

ГОЛОС ДОВОЛЕН

Саван… Черный бархатный саван… Черный бархатный… Слово не выходило из сознания, назойливо повторялось вновь и вновь.

— Саван… — помимо воли прошептали губы. — Черный, непременно черный, и, уж конечно, бархатный…

— Что ты заладил! — недовольно произнес Голос. — Дался тебе этот саван! Действуй!

Шел мелкий дождик, почти совсем стемнело, на улице было пустынно, лишь изредка по асфальту проносились неведомо куда спешащие машины.

— Самое время, — сказал Голос.

Он попытался отделаться от привязавшегося слова, выбросить его из головы, но тщетно. Изнутри череп словно долбил незримый дятел.

Саван…

Он крутился возле этого дома почти месяц, выбирая самое разное время: иногда утро, иной раз полдень, но чаще всего вечер. Ее он встречал довольно часто, но она его не замечала, во всяком случае, он не чувствовал, что обнаружен. Возможно, каким-то неведомым ей самой образом она улавливала его присутствие, но лишь на уровне подсознания, как ощущает перепелка парящего в вышине ястреба. Правда, он всегда был осторожен, маскировался тщательно, прикидываясь то еле бредущим старцем, то спортсменом, совершающим пробежку, то дворником. Уж что-что, а маскироваться он умел. Он изучил ее образ жизни, повадки, привычки, он даже научился безошибочно различать присущий ей запах — смесь косметики, каких-то довольно приятных духов и пота. Запах, присущий только ей. Он с закрытыми глазами мог бы определить ее присутствие в многотысячной толпе, во всяком случае, ему так казалось.

Черный… бархатный… мягкий на ощупь… и пахнущий… Пахнущий ею!

Главное, чтоб она вышла!

Он остановился и посмотрел на ее окна. Они светились уютным светом, предполагающим покой и негу. Вечер, за окнами дождь, какой же сумасшедший выйдет в такую погоду на темную улицу? Но она выйдет. Он уверен. Иначе и быть не может. Если бы она была обычным человеком, то, без сомнения, осталась бы дома. Но она не такая, как все, а сейчас наступает ее час.

Дом, где она жила, был довольно ветхим трехэтажным строением, возведенным скорее всего еще до войны. Он стоял на отшибе, по соседству с довольно оживленным шоссе. При доме имелся небольшой дворик, заросший по краям пыльными кустами сирени и акации. Стоял конец мая, сирень зацвела, ее тяжелый, одуряющий запах рождал мысли о кладбище. Кладбище и вправду было совсем недалеко. По его сведениям, она обитала здесь с самого рождения.

Дождь усилился. Не выйдет? Он вновь взглянул в окно. Неожиданно свет погас. Он судорожно вздохнул. Свет вновь вспыхнул. Может быть, она почуяла его присутствие и играет с ним? Играет? Ну конечно! Заманивает в свои сети, куражится… Свет в окне вновь погас. Он напрягся, вглядываясь в темный переплет окна. Через пару минут скрипнула дверь подъезда, и он увидел силуэт, высвеченный тусклым уличным фонарем. Она!

Фигура некоторое время постояла неподвижно, словно раздумывая: выходить под дождь или не стоит. Потом раздался щелчок — это она раскрыла зонт. Отлично! Зонт способствовал внезапности нападения — одна рука занята… Что она будет делать дальше? Фигура вышла из круга света и медленно двинулась вперед. Он тоже отделился от ствола и шагнул следом.

Фигура вдруг пропала. Он дернулся и, забыв об осторожности, выскочил из своего убежища…

Куда она делась? Направление, в котором она шла, он представлял себе достаточно хорошо. Да тут и не было иного пути. Тротуар выводил со двора, потом круто сворачивал вправо. Дальше был пустырь, когда-то застроенный одноэтажными домишками, но теперь абсолютно голый, если не считать зарослей бурьяна и полыни. Сейчас, правда, бурьян еще не вырос. На пустыре, видимо, намечалось построить несколько современных домов, но они так и остались в проекте. Влево от пустыря начиналось кладбище, а вправо на расстоянии примерно полукилометра располагался жилой микрорайон. Она никуда не могла свернуть, да просто и не успела бы. Преследователь закрутил головой: проклятая темень. Достать фонарик?

Зашуршали кусты сирени, и он вновь различил ее силуэт. Что она делала в кустах? Может, писала? Но ведь она только что из дома. Не иначе, морочит его! Теперь он заметил в ее руке какой-то бесформенный предмет. Света не хватало, и он никак не мог определить, что это такое. Внезапно его осенило. Букет! Она вышла из дома, чтобы нарвать сирени, и сейчас вернется назад. Нужно немедленно действовать!

Она медленно пошла по направлению к подъезду, потом остановилась и поднесла букет к лицу.

Наслаждается ароматом! Сейчас, сейчас…

Саван!

Теперь ее было довольно хорошо видно, свет лампочки над дверью подъезда обрисовал силуэт: легкий плащик, копна волнистых волос, зонтик… букет.

Он, пригнувшись, бесшумно подкрался к ней за спину. Пахнуло ее запахом и сиренью. Он достал из кармана тонкий, но необычайно прочный кожаный ремешок. Теперь он сжимал его двумя руками, никак не решаясь… Она шагнула к дому. Все! Ждать больше нельзя. Он рванулся вперед и накинул удавку ей на шею. Она вскрикнула, судорожно дернулась, букет и зонтик выпали из рук. Засучила ногами, попыталась освободиться, рванулась что было сил, но он затягивал удавку все туже и туже. Теперь она только хрипела, сдавшись почти без борьбы. Привычный запах внезапно изменился, теперь она пахла по-другому: остро и неприятно, и он невольно поморщился. Она воняла! Его передернуло от омерзения, но через секунду, совершенно неожиданно для себя он страшно возбудился. Чувство было настолько ярким и острым, что он содрогнулся от сладкой волны и прижался к ней сзади всем телом. Его колотило в пароксизме острейшего наслаждения. Хватка непроизвольно ослабла, и она, тотчас почувствовав это, собрала остатки сил, рванулась в надежде освободиться. Но он уже пришел в себя. Еще несколько судорожных рывков, и она начала обмякать.

«Все! — понял он. — Готова! А теперь…»

Саван, черный саван…

Он поднял ее на руки, удивившись легкости ноши. «Словно резиновая кукла», — пришло на ум. Но, как бы там ни было, он исполнил повеление Голоса. Он сделал это. Правда, не все, не до конца… оставалось еще несколько штрихов. Среди кустов сирени имелась крошечная полянка, которую и в дневное время не было видно, а уж ночью и подавно. Он давно приметил ее и теперь тащил свою жертву именно туда. Положил тело на землю, достал фонарик и посветил в лицо. Жива или нет? Зрачки на свет не реагировали, но на всякий случай он попытался нащупать пульс. Не прощупывается. Отлично. Он всмотрелся в помертвевшие черты. Довольно приятная, он и раньше отмечал это, но смерть, казалось, придала ее облику что-то новое, добавив потусторонней прелести. Он расстегнул пуговицы ее плаща. Под ним было только белье. Желание вновь ворохнулось в паху, он усмехнулся.