Лана Синявская - Ночной крик

– Она в самом деле богатая?

– Да уж побогаче меня будет. Она поселилась в Константиновке лет пять назад, на окраине, в доме возле кладбища. А три года назад, когда Гаевская собиралась отдать богу душу, выкупила у той дом. Гаевская, не будь дурой, получив денежки, поставила условие, что будет жить в доме до самой своей смерти. Эмма согласилась. Только Гаевская вдруг взяла, да и передумала помирать. Осталась Эмма с носом. – Катя злорадно улыбнулась.

Усмехнулась и Вика. Неведомая Эмма не вызывала у нее симпатий. Кому понравится тетка, ворующая чужих мужей, да еще, если верить Кате, нечестными способами?

– А зачем Эмме понадобился именно этот дом?

– Как зачем? Дом хороший, большой. Участок, опять же, огромный. Он и тогда стоил немало, а теперь его цена увеличилась в два, а то и в три раза. Эмма, если можно так выразиться, разбогатела до неприличия.

– То есть, разбогатела бы, если бы Гаевская умерла…– задумчиво проговорила Вика. – Но она жива и это ломает все планы Эммы.

Катя посмотрела на Вику с изумлением. Было видно, что об этом она не думала и явно была поражена таким открытием. Яркий румянец снова залил ее щеки и шею, пухлый рот слегка приоткрылся. Некоторое время она молчала, словно что-то обдумывая, потом тряхнула густыми волосами, отгоняя непрошенные мысли и спросила совсем о другом:

– Ты зачем приходила-то? Просто поболтать или по делу?

– По делу, – призналась Вика. – Слышала про Софью?

– Еще бы мне не слышать. – Катя усмехнулась. – Как только из города вернулась, Карпыч уже тут как тут, под дверью караулит.

– А ты-то ему зачем? Тебя же в доме не было?

– Ну, ночью же я была. Кроме того, соседи мы – это раз, – она принялась по-детски загибать пальцы, – могла что-то слышать. Потом, работаю я у нее – могла что-то видеть. Ну и так, для формальности. На самом-то деле он не особенно усердствовал. Сразу сказал, что это несчастный случай. Эй, ты чего брови-то насупила? Или сомневаешься?

– Угадала. Сомневаюсь.

– Вон оно что…– протянула Катя. – И откуда ж твои сомнения? Ты не обижайся, но если уж Карпыч ничего не нарыл, значит, и впрямь несчастный случай. Он мужик ответственный.

– Я и не спорю. Только я там была и нашла кое-чего. Нечто, меняющее все дело.

Катя растерянно похлопала глазами.

– А чего ж Карпычу не отдала? Как ты вообще туда попала?

– Случайно, – отмахнулась Вика. – Помнишь, я тебе ночью говорила, что слышала крик? Так вот, он мне покоя не давал. А тут смотрю, милиция возле дома и охраны у ворот никакой. Я и просочилась.

– Ясно. Ты молодец. Я бы побоялась соваться.

– А чего бояться? Сама же говоришь – несчастный случай.

– Но ты-то так не думаешь?

– Не думаю. Это все из-за зонта.

– Какого еще зонта?

– Обыкновенного. От солнца. Он в пруду, в камышах запутался. Я его хорошо разглядела, уверена, его в воду ночью уронили, иначе бы намок сильно, а так – только наполовину. Вот и получается, что Софья среди ночи с чужим зонтом по бережку прогуливалась, а тут ее бац – и в воду.

– Господи, бред какой-то. Зачем ей ночью зонт? На такое только сама Гаевская способна, она со своими зонтиками никогда не расстанется, да только она по ночам из дома нос не высовывает, уж можешь мне поверить.

– А я и не говорю, что это была Гаевская. Только тот, кто Софью убил, этого не знал. Перепутал в потемках. Я думаю, Софью этим самым зонтом пырнули, а только потом в воду сунули.

– Страсти ты какие говоришь, – ужаснулась Катя. – Да быть такого не может.

– Может. Я рану видела. И еще кое-что. На кончике зонта – ты не обращала внимания, какой он острый и длинный? – остались следы крови, ее водой до конца не смыло, потому что на ручечке есть такие бороздки глубокие.

– Знаешь, даже в голове не укладывается, – прошептала Катя, нахмурившись. – Кому понадобилось убивать Гаевскую? Ты думаешь…

Катя взглянула на Вику с затаенным страхом, но девушка, поняв, о чем она, только покачала головой.

– Об Эмме я ничего не знала. У меня другие подозреваемые. Вот скажи, раньше все эти деятели Гаевскую навещали?

– Да никогда, – заявила Катя уверенно.

– Вот видишь! С чего это они вдруг все заявились. Да еще эту Софью с собой притащили?

Катя не торопилась с ответом, покусывая нижнюю губу. Вика догадалась, что женщина о чем-то догадывается, но не была уверена, что та решится сказать ей, в-сущности, постороннему человеку, о том, что знает.

Она и не сказала. Помолчав немного, она проговорила:

– Знаешь что, мне надо подумать. Давай мы с тобой потом поговорим. Скажем, завтра утром. Потерпишь?

– А что мне остается? – Пошутила Вика. Она собиралась еще кое-что добавить, но тут спокойно лежавшая у Катиных ног собачонка встрепенулась и с громким лаем бросилась к забору.

– Ну, все, все, смелый охранник, рассекретил, – пророкотал хорошо поставленный бас. Скрипнула калитка и из-за пышного куста сирени, как из-за занавеса, выплыл господин Двуреченский.

Лицо Вики помимо воли вытянулось. Кому как не ей было знать, как хорошо слышно по ту сторону забору все, о чем говорится во дворе. А ей совсем не хотелось, чтобы кто-то еще знал о том, что она заинтересовалась этим "несчастным случаем". В том, что Двуреченский слышал если и не все, то многое, Вика ни минуты не сомневалось. Интерес, который он не сумел или не захотел скрыть, ясно читался у него на лице, по которому блуждала двусмысленная, какая-то неприятная ухмылка. Тем не менее, режиссер ни слова не сказал о том, что слышал. Он заговорил, будто оправдываясь, включив на полную мощность свое обаяние:

– Простите, если помешал, но я явился с извинениями!

– Извиняться? С какой стати? – Спросила Катя весьма недружелюбно.

– Да вот, обидел хорошую девушку, хоть и не нарочно, – повинился он, не обращая внимания на холодный тон Катиного голоса. – Вы простите меня, Викуша? Я думал об этом с самого утра и искал вас, чтобы загладить свою вину, а тут шел мимо и услышал ваш милый голос. Каюсь, не мог не воспользоваться случаем. И вот я здесь.

– За что мне вас прощать? – Деланно удивилась девушка. Досада из-за утренней сцены в саду еще не выветрилась.

– Ну как же, я ведь видел вас в саду и не подошел, не спросил зачем вы пожаловали. Стыдно.

– Ах, вот вы о чем. Пустое, Григорий Данилович. Не стоит извиняться. Не такие уж мы с вами близкие знакомые.

– Да нет. Извиняться как раз стоит, милая барышня. Я привык признавать свои ошибки и сейчас признаюсь, что очень раскаиваюсь. Оправдание мне может быть только одно: вся эта страшная история с Софи, такая нелепая и ужасная. Она всегда была чересчур экстравагантна, как все творческие люди, но такая неосторожность – это слишком даже для нее. Понесло же ее к пруду в такую пору, – он сокрушенно покачал головой, а Вика пыталась решить врет он или говорит искренне.