Мокруха - Джон Ширли
Наконец Глории понадобилось отлучиться на встречу с арт-директором издательства. Прентис оплатил счёт, и они вышли. Он собирался было предложить Глории проехаться вместе на такси, как тут Эми, будто прочтя его мысли, сказала:
— Том, я бы не прочь пройтись через Центральный парк в офис моего агента. Знаете ли, я немного струхнула...
— Струхнула, что можешь кому-то навредить? — с прорвавшимся сарказмом перебила Глория. — Эми, на дворе белый день. Центральный парк в это время дня совершенно безопасен.
— Там никогда не бывает совершенно безопасно. Я просто подумала, если бы Том согласился...
— Мы можем подвезти тебя на такси, — сказал Прентис. — Слишком дождливая погода для прогулок.
Он пожалел об этом решении, как только Глория и Эми затеяли спор, кому выходить первой. Глория проиграла: её офис был по эту сторону парка.
Выходя, она что было сил хлопнула дверью.
— Глория всё слишком серьёзно воспринимает, — со смехом заметила Эми.
Когда Прентис помогал ей выйти из такси у агентского офиса, то обнаружил, к собственному удивлению, что приглашает девушку на вечер в джаз-клуб.
Кроме того, он начал подозревать, что она на чём-то сидит.
Когда они встретились, чтобы отправиться в клуб, она предложила ему немного наркоты. Она называла эту хрень «X» — Прентису вещество было известно под названием «экстази», или МДМА. Нейротоксин, вызывающий у людей деланное дружелюбие и энтузиазм. У Эми, как он впоследствии узнал, вещество просто усиливало и без того свойственное ей в гипоманической стадии настроение.
Эми страдала маниакально-депрессивным расстройством — сама она предпочитала термин «биполярное расстройство». В госпитале Калвер-сити такой диагноз поставить не смогли.
Теперь же, вспоминая тот дождливый октябрьский день в Нью-Йорке, а потом — ночью — удивление Эми, когда Прентис заявил, что не употребляет наркоты и не станет принимать никакого X, он подумал: Да, скорее всего, это наркота. Какая-то другая наркота. Бадди знает: крэнк, метамфетамин, а может, новый, специально разработанный препарат. Наркота её сожрала. Превратила в мумию из алюминиевого ящика.
Но этого объяснения недостаточно. Там что-то ещё. Кто-то ещё. Кто-то дал ей золотую кредитку и двести баксов наличкой. Прентис точно знал, что Эми не работала. Значит, кто-то дал. Кто-то. Какой-то сукин сын.
Не иначе, какой-то грёбаный продюсер.
Центр содержания несовершеннолетних округа Лос-Анджелес
Лонни долго дёргал надзирателей. Это в первый раз он их о чём-то просил. Он с трудом сдерживал слёзы и рвоту. Он повёл их к себе в комнату, ругаясь, что те ползут, как сонные мухи.
Он показал им Митча.
Митч просто сидел там. Он сидел в странной позе, как младенец, с невинным выражением лица, и по полу под ним растекалась лужа крови.
Из рваных ран на его левой кисти свешивались лохмотья мяса: обрывки мышц. В одном месте через рану в груди было видно ребро.
Митч трясся мелкой дрожью, но продолжал методично резать себя. Заточка вгрызалась в плоть его правого бедра, пробиваясь к тазу.
Он улыбался отсутствующей улыбкой, зрачки расширялись и сужались, расширялись и сужались. Взгляд оставался расфокусированным.
Потом он заметил Лонни и надзирателей, связь прервалась, он бросил себя резать и пробормотал:
— Ой, ой, ой. Ой, как больно. Ой, ой. О нет.
А заточки из раны не вытащил.
Калвер-сити, Лос-Анджелес
— Еба-а-ать, ты это видел? — воскликнул Джефф так громко, что Прентис подскочил в кресле. — Он поймал! Он поймал грёбаный пиздоёбский мяч и уронил его, сука!
Прентис осел назад в кресло и откупорил ещё одну бутылку пива.
— Ага. Он там, наверное, на стадионе «Доджер» тебя услышал и перепугался, Джефф.
Поймал мяч и уронил его.
До Прентиса начинало доходить, что он винит себя в смерти Эми.
Он понял, что отношения получаются серьёзные, где-то на третьем свидании. Первое было конвульсивно-сексуальным. Второе — немного сдержанным, оба они инстинктивно приняли защитные стойки, преисполнившись некоторой неуверенности. К тому же маниакальная фаза всё только ухудшила. И тем не менее, даже в этом состоянии девушка продолжала его очаровывать. Она никогда не теряла привлекательности.
После второго свидания, простившись показно-вежливо, Прентис подумал, что они, верно, больше никогда не встретятся. Он сказал, что с её стороны как-то по-детски всё время только и трындеть о себе любимой; Эми ответила, что сам Прентис постоянно шутит, а ей хотелось поговорить о чём-то реальном. Он сказал:
— Именно. И ты не смогла.
Но двумя днями позже Эми удивила его, позвонив и пригласив на ужин. Вполне радушным тоном. Наверное, опять в светлой фазе. Во что это он влез, собираясь построить отношения с девушкой, подверженной резким переменам настроения? Не иначе, перефразируя президента[18], глубоко в дуду. Но он согласился. Она оказалась неплохой хозяйкой, хотя после готовки её кухня выглядела так, словно по ней торнадо пронёсся, и в таком состоянии пребывала ещё дня два. Жаркое было превосходное, малиновый мусс — исключительный, но не успел Прентис покончить с угощеньем, как девушка забралась к нему на колени, обвила бёдрами и принялась возиться с ширинкой. Он чувствовал у неё на языке вкус бренди и мусса. На этот раз она не носила колготок.
Первый раз в ту ночь занявшись любовью, они превратили это в долгий спазм страсти, от кресла до ковра. Но когда на диване это случилось опять, то началось томно, а превратилось в экстатический поиск друг друга. Он быстро научился поддерживать внутри неё мерный поршневый ритм, уравновешивая её подёргивания и толчки. Этого-то ей и было надо: его напряжённый член проник за оборки её плоти и вовлёк их обоих в редкой полноты слияние, завершившееся восхитительным оргазмом. Момент получилось рассчитать как нельзя точней: двери эмоционального восприятия раскрылись, они распахнули глаза и увидели друг друга. Ему явилась мимолётная мысль, что вплоть до этого момента их умелая и очень современная сексуальность сводилась лишь к взаимопользованию...
На миг все претензии и показуха остались в стороне, изоляции как не бывало, и они оба бессловесно поняли: вот оно, настоящее.
— Иисусе, — выдохнул он, потрясённый напором своих чувств.
После той ночи она бросила говорить о себе, о своих чувствах, раздутых амбициях, о людях, которые её-де «валидируют». Ну, по крайней мере, стала говорить меньше. Они могли тихо сидеть вместе в кресле у окна, держась за руки, о чём-то говоря или молча. Глядя на идущих по улице людей. Оба были вполне счастливы.
Я могу остаться с этой девушкой, думал Прентис.
Много лет
