Яков Шехтер - Астроном

– Хорошо, – после долгого размышления произнес султан. – Быть по-твоему. Пусть мои подданные знают, что их повелитель не самодур, никогда не меняющий своих решений, а мудрый правитель, прислушивающийся к советам мудрецов. Поскольку колодец убивает тех, кто проваливается в него, пусть возведут над ним каменный цветок, а устье сузят так, чтобы в него не смогли проникнуть ни мужчина, ни женщина. Для молитвы и записок этого хватит, а большее ни к чему. Думаю, что отец Ибрагим останется доволен моим решением.

Между рассказами мы крепко угощались. На длинном столе, покрытом снежной белизны скатертью, Мирьям развернула богатства йеменской кухни. Огромные цалуфы – лепешки с чуть подгоревшими краями, жгучий схуг, приготовленный из маленьких красных перчиков и чеснока, пышные бабки с казачьим названием «кубанэ», жареное с травами мясо, рыба под острым соусом, продолговатые, мореные в уксусе и соли маслины – всего не перечислишь. Под маслины хорошо шел арак – анисовая водка.

Приняв очередную рюмку Моти вращал головой и делал большие глаза:

– Чистый пертусин!

– Мы не пьем, а лечимся, – отвечал Моше и предлагал еще по одной.

Когда Мирьям подала темно-коричневые, запеченные по особому рецепту яйца, Моти вспомнил про дядю Сэма, и его память по ассоциации тут же перекинула условный мостик к пещере патриархов.

– А это правда, – спросил он, приканчивая третье яйцо, – будто одна из плит пола Усыпальницы называется «Врата Милосердия»? И будто все произнесенные на ней просьбы немедленно исполняются?

– Врата Милосердия! – Моше тяжело вздохнул. – Есть такая легенда. Очень древняя, очень красивая. Я много лет потратил, пытаясь отыскать что-нибудь поконкретнее красивых преданий. Увы, ничего.

– Это устное предание, или существуют и письменные подтверждения? – тоном серьезного исследователя спросил Моти. Судя по его изменившемуся лицу, он принялся напяливать маску археолога.

– Есть и письменные, – Моше поднялся из-за стола, подошел к стеллажу и поискав несколько минут принес две книги.

– Вот, – сказал он, открывая первую из них. – «Путешествие Биньямина из Туделы». Очень известный и авторитетный источник.

Пошелестев страницами, Моше принялся за чтение.

«Древний Хеврон, стоявший на горе, уже разрушен; нынешний же находится в долине, на поле Махпела, и в нем большой храм во имя святого Авраама, бывший, во время владычества измаильтян, еврейскою синагогой. Христиане воздвигли здесь шесть могил и назвали их именами: Авраама, Сарры, Исаака, Ревекки, Иакова и Лии; говорят всем путешественникам, что это гробницы патриархов и собирают деньги. Если же явится еврей и даст денег привратнику пещеры, то ему отворяют железную дверь, сделанную еще во время праотцев, и он спускается вниз с зажженною свечою в руках; и стоит на ступеньках лестницы, упирающейся в глухую стену, и молится, и просит о спасении и милости.

И говорят, будто в храме, построенном над пещерой, есть одна плита на полу, называемая Врата милосердия, и будто открывается через Врата эти прямой доступ в Сад Небесный, и ухо Всевышнего открыто для тех, кто молится на этой плите. Точного расположения плиты никто не знает, поэтому есть обычай у измаильтян и евреев произносить молитву на всех плитах храма. А храм этот огромен весьма и весьма, и плит в нем множество великое и невозможно ни за день, ни за неделю обойти все плиты. И еще говорят, будто ворота открыты не постоянно, но каждый день есть час или два, когда они открыты.

Почтенные старцы еврейской общины Хеврона, и главный среди них, рабби Исидор, рассказали мне, что в общине хранился сундук, сделанный в точном подобии храма, что над пещерой, и на внутренней части сундука жемчужиной были отмечены Врата Милосердия. Сделали этот сундук люди сведущие в тайном знании, дабы, в минуту опасности, раввин отправлялся к Вратам и возносил молитву. И не было случая, когда молитва возвращалась обратно. Три века назад измаильтяне напали на евреев Хеврона, перебили многих, а имущество разграбили. С тех пор о сундуке ничего не известно.

В конце поля Махпела стоит дом праотца нашего Авраама блаженной памяти и пред домом источник. А других домов здесь строить не позволено, из уважения к памяти патриарха».

– Здорово! – Моти отломил кусочек лепешки, обильно смазал ее хумусом, добавил зеленую капельку «схуга» и отправил в рот.

– Не остро? – участливо спросила Мирьям.

«Схуг» был безумно жгучим, от небольшой его дозы во рту начинало полыхать адское пламя, но учтивый Моти отрицательно почалал головой.

– В самый раз, – сказал он. – А что во втором источнике?

– Это «История крестовых походов» Жозефа Мишо, – Моше показал нам толстый томик в твердом коричневом переплете. – Тяжелое чтение. Очень много крови. Вот, послушайте.

«Владычество латинян в Иерусалиме должно было быть постоянной битвой; избранный королем Готфрид Лотарингский этого не забывал. Едва вступив на престол священного города, он предпринял поход против мусульман в сопровождении небольшого войска. Готфрид явился перед стенами Аскалона, но внезапно наступившие холода препятствовали начать осаду города, поэтому он ограничился тем, что разорил его окрестности. Затем Готфрид направился на Хеврон, следуя по бесцветным берегам Содомского моря. С набожным восторгом созерцали христианские воины места, полные воспоминаниями Священного писания.

Армия расположилась лагерем поблизости Хеврона, города, где покоятся в каменных гробницах предки Израиля. Мрачное раздумье внезапно опустилось на Готфрида. Возможно, рядом с гробницей патриархов его посетило пророческое ощущение близкой гибели. Страх, внушаемый его суровым нравом, препятствовал соратникам предложить королю совет или утешение.

Такое же раздумье навалилось на всю армию. Доселе бесстрашные, и ни о чем не помышляющие, кроме веры и воинской доблести крестоносцы, вдруг погрузились в глубокую меланхолию. Впрочем, у нерешительности победителей сарацин была объяснимая причина: несколько раз над станом пронесся дракон. Он летел так низко, что наиболее храбрые из лучников, те, что не рухнули на колени, спрятав голову под щитом, пустили в него свои стрелы. Стрелы отскочили от чешуйчатой кожи дракона, словно угодив в каменную стену, а чудовище выпустило из пасти длинный язык пламени.

До того дня рыцари и ополчение встречались с драконами только в рассказах сказителей, поэтому смятение и страх, охватившие стан, не поддаются описанию.

Сделав круг над латинянами, дракон уселся на крепостную стену, и сидел на ней так долго и так неподвижно, что его впору было принять за каменный выступ башни. Перед рассветом чудовище тяжело поднялось над городом и скрылось в облаках.