Стивен Кинг - Исход (Том 1)

Наконец он побежал. Быстрее, быстрее, двери мелькали мимо него, нога грохотали по линолеуму. Оранжевые стрелы проносились по белым стенам. Надписи. Поначалу они казались вполне обычными: «РАДИОЛОГИЯ», «ЛАБОРАТОРИЯ», далее «ВХОД ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ». А затем он оказался в другой части здания, в которой никогда не был и которую никогда не видел. Здесь краска на стенах поблекла и облупилась. Часть лампочек перегорели, другие мигали и жужжали, как мухи, бьющиеся об оконное стекло. Несколько стекол в дверях были разбиты, сквозь них Стью видел тела, застывшие в пароксизме боли и отчаяния. Везде кровь. Эти люди умерли не от супергриппа. Все они были убиты. В их телах зияли ножевые раны, раны от огнестрельного оружия и каких-то колющих предметов. Глаза мертвецов были выпучены.

Он нырнул вниз и очутился в темном длинном туннеле, выложенном кафелем. На другом конце его виднелась еще вереница дверей, только теперь они были выкрашены в смертельно-черный цвет. Указательные стрелки были ярко-красными. Надписи сообщали: «К ЗАПАСАМ КОБАЛЬТА», «К ЛАЗЕРНОМУ ОРУЖИЮ», «К УДАРНЫМ РАКЕТАМ», «К БАНКУ ВИРУСОВ». Затем, вскрикнув от облегчения, он увидел стрелку, указывающую поворот направо, и единственное благословенное слово, написанное над ней: «ВЫХОД».

Стью завернул за угол и очутился перед открытой дверью. В нее пахнуло ночной благоухающей свежестью. Он ринулся к двери, и тут, преграждая выход, появился человек в голубых джинсах и линялой куртке. Стью попытался остановиться, крик, словно кусок ржавого железа, застрял у него в горле. Когда мужчина очутился в полосе неживого мерцающего света неоновых ламп, Стью увидел, что там, где должно было быть лицо незнакомца, виднелась только холодная черная тень, из черноты на него смотрели два бездушных красных глаза. Эти глаза светились не душевным теплом, а жестокой радостью. Да, именно так, в них отражалось нечто вроде танцующего, безумного веселья. Темный человек протянул руки, и Стью увидел, что с них капает кровь.

— Небо и землю, — прошептал темный человек из той пустой дыры, которая должна была быть его лицом. — Всё на небе и на земле.

Стью проснулся.

Теперь и Кин стонал и рычал тихонько в коридоре. Во сне у него дергались лапы, и Стью предположил, что даже собакам снятся кошмары. Сновидения были самой естественной вещью, даже если снились кошмары.

Но он еще очень долго не мог уснуть.

Глава 38

Когда эпидемия супергриппа стала стихать, страну захлестнула еще одна эпидемия, продлившаяся две недели. Эта эпидемия характерна для высокоразвитых технологических обществ, таких как Соединенные Штаты, и менее типична для слаборазвитых стран, таких как Перу или Сенегал. В Соединенных Штатах эта вторая эпидемия унесла шестнадцать процентов оставшихся в живых. А в местах, подобных Перу и Сенегалу, только три процента. Вторая эпидемия не имела названия, потому что симптомы в каждом случае были различными. Социологи типа Глена Бейтмена могли бы окрестить эту вторую эпидемию «естественной смертностью». Если пользоваться терминологией Дарвина, то это было завершением естественного отбора — самого жесткого, как многие могут заметить.

Сэму Тоберу было пять с половиной лет. Его мать умерла двадцать четвертого июня в Мерфрисборо, штат Джорджия, в Общей больнице. А двадцать пятого умерли его отец и двухлетняя сестричка Эйприл. Двадцать седьмого скончался его старший брат Майк. Отныне Сэм был предоставлен самому себе.

Сэм был в шоке со времени смерти матери. Он бесцельно бродил по улицам города, ел, проголодавшись, иногда плакал. Немного погодя он перестал плакать, потому что слезы ничего не меняли. Они не возвращали назад исчезнувших людей. Ночью он проснулся от кошмара, в котором папа, Эйприл и Майк умирали снова и снова, лица их чернели и распухали, из груди вырывались ужасные хрипы, когда они откашливались.

Без четверти десять, утром второго июля, Сэм забрел в заросли дикой ежевики позади дома Хэтти Рейнольдс. Ошеломленный, ничего не видя перед собой, он плутал между кустами ежевики, которые были раза в два выше его, срывал ягоды и ел их, пока его губы и подбородок не стали синюшно-черными. Шипы впивались в его одежду, иногда в голое тело, но он не замечал этого. Вокруг гудели пчелы. Он не заметил крышку старого колодца в высокой траве и зарослях ежевики. Крышка с треском провалилась под ним, и Сэм упал на сухое дно выложенной камнем шахты, переломав ноги. Он умер двадцать часов спустя как от страха и боли, так и от шока, голода и жажды.

Ирма Фэйетт жила в Лоди, штат Калифорния. Это была леди двадцати шести лет, девственница, смертельно боявшаяся быть изнасилованной. Ее жизнь превратилась в сплошной кошмар после двадцать третьего июня, когда по городу пронеслась волна насилия и грабежей, и не было никакой полиции, чтобы остановить вандалов. Ирма жила в маленьком домике на тихой улочке; раньше она жила с матерью, которая умерла от удара в 1985 году. Когда начались грабежи, стали доноситься выстрелы, ужасные выкрики пьяных мужчин, носившихся по деловому кварталу города на мотоциклах, Ирма закрыла все двери, а затем спряталась в пустой комнате внизу. С тех пор она периодически поднималась наверх, двигаясь тихонько, как мышка, чтобы перекусить или отправить естественные нужды.

Ирма не любила людей. Если бы на земле вымерли все до единого, кроме нее, она была бы вполне счастлива. Но не тут-то было. Только вчера, когда она уже стала надеяться, что в Лоди никого, кроме нее, не осталось, она увидела пьяного толстяка в футболке с надписью: «БРОСИЛ ПИТЬ, КУРИТЬ, ЛЮБИТЬ, И ЭТО БЫЛИ САМЫЕ СТРАШНЫЕ ДВАДЦАТЬ МИНУТ В МОЕЙ ЖИЗНИ», бредущего вдоль улицы с бутылкой виски в руках. У него были длинные светлые волосы, космами свисающие из-под кепки. Из-под ремня плотно облегающих джинсов выглядывал пистолет. Ирма следила за ним сквозь прозрачные гардины, закрывающие окно спальни, пока мужчина не скрылся из вида, затем она прокралась вниз и забаррикадировала дверь, тем самым как бы сбрасывая с себя дурное наваждение.

Не все были мертвы. Если остался один хиппи, значит, появятся и другие мужчины. И все они окажутся насильниками. И они могут изнасиловать ее. Рано или поздно они найдут ее и изнасилуют.

В это утро, едва рассвело, она прокралась на чердак, где хранились вещи, принадлежавшие ее отцу. Моряк торгового флота, он бросил мать Ирмы в конце шестидесятых. Мать рассказала Ирме об этом честно и откровенно. Ее отец был настоящее животное, он напивался, а потом хотел насиловать ее. Они все такие. Когда выходишь замуж, это дает мужчине право насиловать тебя, когда только он пожелает. Даже днем. Мать Ирмы описывала уход своего мужа в трех словах, тех же самых, которыми уже сама Ирма могла бы сопроводить смерть каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка на земле: «Невелика потеря».