Сергей Пономаренко - Миссия Девы

— Не сунется — в Москве их добыча знатная ожидает, — возразил Василий. — Тяжело им с обозами и пленниками будет идти на Рязань — ни за что не пойдут!

Беате нечасто приходилось видеть супруга таким возбужденным, с хищно поблескивающими глазами.

— В Москве же людей невинных — тысячи! — неожиданно для себя сказала Беата и вспомнила расправу турок над защитниками крепости, обнаженного супруга, посаженного на кол. — Не один же князь Иоанн там…

— Великая княгиня там, София, цесаревна из Византии, — едко заметила Настасья Акимовна. — Научила она Иоанна заморским штучкам, и вознесся он гордынею: руку требует ему целовать, словно митрополиту, разрешает говорить боярам только тогда, когда спросит, двухголовых орлов византийских себе на знамена и на печать взял — видно, цесарем себя мнит. Аки алчный волк, родовые княжеские уделы себе забирает, удельных князей на службу принимает, будто они бояре. Осталось только княжеств на Руси Тверь да мы, Рязань.

— Я так думаю, матушка: пора мне в Новгород ехать — великие дела там будут вершиться! Добро, нами потерянное, надо возвернуть, честь нашу поруганную исправить! А как все выправится — знак вам дам воротиться на родную землю!

— Не пущу, родимый! Обустроились мы уже здесь, привыкли. Терем какой возвели — одно загляденье! Торговые дела идут ладно. А там — смерть от Иоанновых слуг!

— Это смерть супостата Иоанна ожидает за все его лихие дела и несправедливости! — гневно возразил Василий. — Не перечьте, матушка, — я так порешил! Один поеду, Юрий и Семен без меня тут управятся. Прасковью тоже здесь оставлю.

— Не останусь здесь — поеду с тобой! — твердо сказала Беата.

— Негоже жене перечить мужу! — ястребом взвилась Настасья Акимовна, но тут же успокоилась. — А может, правду она говорит — вдвоем-то сподручнее будет там? И не тяжела она пока — пускай едет! Да и скоро всему белу свету конец наступит — ответ придется держать перед Богом за содеянные дела!

В народе все упорнее ходили слухи, поддерживаемые и духовенством, что с окончанием тысячелетия — в 7000 году наступит конец света, о котором было сказано в «Откровениях» Иоанна Богослова. Приводились даже доказательства того: Господь сотворил видимый мир за шесть дней, седьмым был день отдыха — воскресенье. Седмица являла собой символ: если день символизирует тысячелетие, то, стало быть, мир простоит семь тысячелетий от своего сотворения. Даже Пасхалии были рассчитаны только до этого срока, говорили, что потом наступит «Царство Славы» и все предстанут перед Богом на Страшном суде. И многие приметы подтверждали это: моровая язва и чума собирали богатый урожай, а то вдруг солнце посреди бела дня погасло и наступила ночь, и только молитвами вернули день. Но главным было падение столицы твердыни православия Византии — Константинополя — под напором турок.

Беата, в противоположность Настасье Акимовне, делала вид, что не верит этим рассказам, хотя в глубине души у нее затаился страх: а вдруг это правда? Подобные мысли, пробивающиеся в ее сознание, снова ввергали ее в тоску по солнечной Лигурии, родителям, тому миру, в котором она беззаботно жила, пока не отправилась навестить жениха в далекую Солдайю.

Она не знала, в какой стороне находится торговый город Новгород, о котором она много слышала от мужа, тосковавшего по нему. Он говорил, что там бывает много купцов из разных стран, также и из ее стороны. Василий ей рассказал, что ее языку он выучился там, будучи еще пацаном, у Антона Фарязина[9], прибывшего для строительства храмов на Новгородскую землю, пока его не сманил князь Иоанн для возведения московского кремля.

На следующий день Василий предпринял еще одну попытку отговорить Беату от опасного путешествия — кроме татей и татар, которые могли встретиться на пути, существовала еще одна опасность: если станет известно, что Василий нарушил указ великого князя и вернулся в Новгород, не избежать ему смерти на плахе. Но Беата твердо стояла на своем, и он смирился. Ей показалось, что он даже рад был этому — не хотел расставаться надолго с молодой женой. Василий, как и положено купцу, взял с собой товара немало, на пяти возах с вооруженными возничими, и дополнительно охрану надежную — четверо молодцов на конях. Охрана была вооружена луками, кистенями, боевыми топорами. Сам Василий в толстом кафтане, подбитым войлоком, имел саблю и кистень.

Пока воспоминания и думы одолевали Беату, их небольшой караван успел подъехать к Москве. Беата помнила наказ Василия — ни с кем не заговаривать, чтобы не узнали, что она — чужестранка. По указу князя Иоанна III ему должны были докладывать обо всех чужестранцах, въехавших в его княжество, о целях их приезда, так как он подозревал каждого из них в намерении разведать, каковы силы князя, подготовить чужеземное вторжение.

Беата была столько наслышана о Московском княжестве, что даже разочаровалась, когда они въехали в пределы его столицы через ворота в земляном валу. Город был большой, возможно, не меньше Генуи, но какой-то мрачный, с низенькими невзрачными домиками, которые производили впечатление времянок. Узкие кривые улицы, мощенные бревнами, перегораживались на ночь рогатками, сосновыми колодами. Здесь было очень многолюдно. Проезжая по улицам, можно было сразу узнать, где облюбовали себе место гончары, так как горы произведенных горшков высились у входа в жилища; ужасная вонь и громадные чаны с позеленевшей водой сообщали, что вы въехали в пределы артели кожемяк; улица оружейников отличалась обстоятельностью и достатком. Вскоре подъехали к замерзшей речке Неглинной и двинулись вдоль нее, по широкой улице с добротными домами, затем свернули налево. Василий, который часто бывал по купеческим делам в Москве, то и дело сообщал названия улиц: Великая, Варьская, Ильинская, Никольская. Стали попадаться большие каменные дома и небольшие церквушки. Возле каждой церквушки всадники спешивались, кланялись и, трижды перекрестившись, не заходя внутрь, продолжали путь. Через час езды после того, как пересекли городские валы, въехали на большую торговую площадь, где стоял несмолкающий шум, как будто тушили пожар, но здесь лишь шла оживленная торговля. За площадью поднимались высокие белокаменные стены крепости, из-за которых виднелись золоченые купола церквей. Но это был не замок — это был город в городе!

— Этот кремль — резиденция великого князя, — борясь с несмолкаемым шумом торга, крикнул ей на ухо Василий.

Он помог ей выбраться из повозки. Оставив возы под присмотром охраны, они немного прошлись по площади. Чем здесь только не торговали: винами — фряжскими, рейнскими, романейскими; за этими рядами шла торговля разными материями, в том числе и турецкими; далее золотых дел мастера выставили свои изделия, зорко следя за покупателями, чтобы пресечь воровство; за ними расположились меховщики, шорники, портные, гончары. Здесь можно было увидеть бухарские ковры и московские калачи, резные деревянные кубки и серебряную посуду, восточные специи и женские украшения, одежду. Московитянки отличались пестрой, яркой одеждой и тем, что чересчур усердствовали, нанося белила и румяна на лицо. Василий захотел что-нибудь купить Беате из украшений, но от несмолкаемого шума, обилия людей у нее разболелась голова, и они стали выбираться из толпы.