Телевидение - Эдвард Ли
Сначала простая гравюра двух открытых глаз. Ниже слова Pater Terrae, Per Me Vide Terrum. Это взволновало Фартинга. Он завалил латынь в одиннадцатом классе и не хотел возвращаться к ней, а так как у него не было ни ручки, ни листа бумаги, он пообещал себе, что перепишет слова в другой раз, чтобы их перевели, прекрасно зная, что истинная вероятность этого близка к нулю.
Внезапно дневная жара становилась угнетающей.
- До следующего раза, дядя, - предложил он шару. - Приятного дня, - и затем он вернулся обратно.
Он был достаточно высок, чтобы заглянуть поверх забора из шлакоблоков.
Мимо прогрохотала чёрная машина, очень элегантная, как роскошная спортивная машина. Казалось, она замедлилась, когда проезжала мимо дома Фартинга, и он тут же поднялся на цыпочки, чтобы лучше увидеть.
Фартинг не разбирался в машинах, но он не был глуп; то, что грохотало прямо перед его собственностью, должно было быть чем-то очень дорогим. Это выглядело футуристично. Тёмное тонированное стекло мешало ему что-либо заметить в водителе, что его разозлило. Что машина делала, просто стоя там? У Фартинга сложилось неприятное впечатление, что невидимый шофёр пристально смотрит на него, и ни в коем случае нельзя считать это положительным.
"Невоспитанный ублюдок", - подумал он, а затем бросился за забор и зашагал к грохочущей машине.
Та уехала сразу.
- Это не то, что вы видите каждый день, да? - откуда-то донёсся женский голос кокни. Было что-то сексуальное и ритмичное в этом акценте. - По крайней мере, не во дворе трейлера. Это был новенький Lamborghini!
Удивлённый голос отвлёк его.
"Lam... О, ух ты. Как тебе это?"
Он посмотрел на женщину, стройную, хотя и немного потрёпанную, в мешковатых шортах, шлёпанцах и какой-то рубашке из спандекса. У неё были длинные каштановые волосы до талии, и когда она шла, у неё в руках свисали две пластиковые сумки для покупок. К тому времени, когда Фартинг догадался представиться, она была уже слишком далеко. Несколько кошек резвились позади неё.
"Должно быть, „Кошачья леди“ Купера. И он прав, её глаза не главное, на что можно посмотреть, - Фартингу было немного стыдно смотреть ей вслед, но совсем немного. - Это какая-то обратная сторона, - подумал он. - И я не прочь увидеть её голой..."
И это было либо иронично, либо в высшей степени случайно, но через очень короткое время Фартинг сделает именно это.
Он вернулся в трейлер, наслаждаясь кондиционированием воздуха, и ещё немного прошёлся, осматривая вещи. Задняя комната была тем местом, где он впервые оказался перед древним телевизором. Когда он снова попытался включить его, по-прежнему ничего не было - ни этого хлопка, ни того потрескивающего звука статики, которая была у всех древних телевизоров. Он немного обошёл его и осмотрел заднюю часть.
"Что за хрень..."
Его первоначальное намерение состояло в том, чтобы убедиться, что телевизор подключен к сети. Это было не так. Не было даже выхода в стене где-нибудь за ним. И вдобавок ко всему...
Фартинг ощупал заднюю панель телевизора, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают.
Даже если бы в стене была розетка для подключения телевизора, из телевизора не выходила ни вилка, ни шнур питания. И коаксиального соединения, разумеется, не было, и даже разъёма для антенны с резьбой не было.
"Как, блять, эта штука может работать, если нет шнура питания?"
Это было нелепо, и он, как обычно, продолжал нетерпеливо осматривать декорации со всех сторон. Сзади абсолютно ничего не было, за исключением выступа, который есть на любом телевизоре с катодной трубкой.
"Этот хлам направляется прямиком в мусор, но... в ДРУГОЙ день".
Ещё минута застала его в гостевой спальне, где также находились книжные полки его дяди. Он вяло просмотрел некоторые заголовки. "Притча об этом несчастном состоянии", - прочитал он на одной. Затем "Защита епископата" преподобного Джона Бенуэлла Хейнса. Затем "Жизнь и времена каноника Альберика де Молеона". Фартинг не мог представить книги более нечитаемой и скучной, чем эта, и на этом его чтение остановилось. Но...
"Что у нас здесь?"
На самой нижней полке лежало что-то вроде толстого фотоальбома. Фартинг тут же вытащил его. Возможно, здесь он мог бы найти больше фотографий своего дяди, а также других родственников, о которых он не знал.
Но, возможно, он не нашёл бы ничего подобного.
"Святое дерьмо! Теперь я знаю, что Элдред делал с этими фотоаппаратами, старый пёс!"
У Фартинга голова закружилась от изумления; он бросился в более светлую гостиную, рухнул на диван и медленно просмотрел первые страницы альбома. Все они были загружены полароидными фотографиями обнажённых женщин. А эта следующая, с очень длинными тёмными волосами, могла быть только той "Кошачьей леди", которую он только что видел идущей домой с продуктами, хотя этот снимок должен был быть сделан более двадцати лет назад.
"Голая задница, - подумал он, - грязная девица!"
Если фотографию можно назвать кричащей, то это была она.
Женщина сидела, распластавшись, на кушетке - фактически на той самой кушетке, которую сейчас занимал Фартинг, - её таз непристойно выдвинулся вперёд. Эта преднамеренная поза не скрывала розовых складок её половых органов, выбившихся из гнезда обильных лобковых волос. Кончик её указательного пальца словно вдавливался в выступ клитора. Но более важными были великолепные обнажённые груди - наверняка, не самые маленькие - с сосками, торчащими, как розовые ручки шкафа. Фартинг мог бы выть на соседнее фото, на котором была изображена та же женщина от середины бедра до шеи, лежащая с выгнутой спиной. Даже эта нецифровая фототехнология была достаточно резкой, чтобы Фартинг мог легко увидеть сгустки спермы длиной в фут, размазанные по её животу и груди.
"Это ДОЛЖНО быть дело рук дяди Элдреда. Добра тебе, дядя! Это действительно ты полил её из шланга?!"
Теперь Фартинг с некоторым ускоренным волнением заметил, насколько толстым был альбом, и вуайерист в нём фактически признал, что это самое интересное, что случалось с ним за долгое время. На каждом развороте предлагалось несколько новых дам, почти все обнажённые и почти все ужасно привлекательные.
"Это как Hustler в старые времена", - подумал Фартинг.
Альбом ясно продемонстрировал, что дядя Элдред был всеобъемлющим в своих вкусах. Перед камерой его дяди позировали женщины всех форм и размеров, от миниатюрных до полных, с маленькой грудью и с огромной грудью, высокие и низкие. Было несколько кадров каждой
