Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон

В любом случае, сказал я, спешить некуда.　

И сам в это поверил.　

Художник рисовал на холсте оперный театр. Он прикрывал глаза ладонью, когда смотрел вверх, но его руки были слишком чистыми. Как и лицо. Ни пятнышка краски.　

А затем я увидел человека, который выделялся. Как я, как одноглазый бродяга на мосту, как серые тени, притворяющиеся призраками, он казался реальным. Ярким, несмотря на приглушенные оттенки одежд. В его лице и цвете кожи было что-то азиатское. Сидя у воды, спиной к оперному театру и позеленевшей железной ограде, он бросал крошки столпившимся вокруг голубям. В отличие от меня и от других настолько же реальных людей, на нем была обычная одежда, ничего особенного, никаких лохмотьев и множества одежек. Ничего, в чем идти в кровать, ничего, в чем на службе стоять.

Он видимо, почувствовал мой взгляд. Вскинул глаза и спросил:　

— Новенький?　

— Понятия не имею, — ответил я.　

— Садись. Я расскажу тебе историю.　

— Она хорошо заканчивается?　

— А разве в реальности так?　

Голуби разлетались у меня из-под ног. Я подошел к нему и сел рядом Набережная тянулась сколько хватало глаз. Никто больше не остановился. Люди терялись на ее фоне, казались немного размытыми, бледными.　

— Это случилось в 1943, — начал он.　

Я перебил:　

— Ты не можешь быть настолько старым.　

Он хмыкнул, бросил несколько крошек и сказал:　

— Я не говорил, что это моя история.　

Вздохнул.　

— Мой отец служил в армии. Он был слишком юн и соврал, чтобы туда попасть, но ему это удалось.　

Значит, это была история его отца, решил я, но промолчал.　

— Они сражались в Новой Гвинее. Он встретил девушку из Сингапура, ее звали Шида, дивное имя, а? Шида. Короче, мой отец убил кучу народа, получил медаль. Несколько человек считали его героем. Он женился на Шиде, они вернулись в Австралию, поселились в Голд-Кост, подрабатывали где придется. Когда я появился на свет, он владел безвкусной лавочкой сувениров, где продавались пластиковые кенгуру и рюмки с коалами. Я работал там ребенком. Почти сорок лет назад. — Он бросил голубям еще хлеба. — А будто вчера.　

— Что случилось?　

— Она умерла. Шида. Моя мать. Я был слишком мал, они не говорили мне, что с ней. Сгорела как свечка — не страдала, не угасала медленно. По крайней мере, я так думаю. Мне тогда было десять.　

Я молчал. Что тут скажешь?　

— Хотя я ошибся. Она долго жила с болезнью. Привезла ее из Новой Гвинеи. Ночью, перед тем как все случилось, где-то через год, отец рассказал мне об этом. Говорил, что чувствовал себя ужасно беспомощным и не знал, что делать. Он был пьян. Никогда раньше я не видел его таким. Обычно он позволял себе стаканчик-другой пива, но той ночью едва мог сидеть. Сказал мне, что медаль ничего не стоила, что он не может спать из-за кошмаров.　

Я хотел спросить, зачем он мне это рассказывает. Но еще больше хотел знать, что произошло, и не стал его останавливать.　

— Надо было позвонить в больницу, хоть кому-нибудь. Я боялся, что он убьет себя.　

— Но случилось не это, — еле слышно проговорил я.　

— Да. Следующим утром, пока я спал, мир изменился. Он пропал, как и мой дом, все, кого я знал, исчезли, а если и остались, то не узнавали меня. — Он повернулся ко мне и впервые встретился со мной взглядом: — Звучит знакомо?　

Я отвел глаза, зажмурился, чтобы никуда не смотреть, и кивнул.　

— Я нашел отца, — сказал он. — После. Потребовалось время, но я отыскал его в доме престарелых в Дарвине. Кажется, у него было слабоумие. Он меня не узнал, подумал, что я племянник — потому что похож на его брата. Спросил, как у этого брата дела, спросил, кто я, и рассказал, как хотел пойти на войну вместе с друзьями. Он умер три месяца назад. Его сын, я его ни разу не видел, похоронил старика рядом с женой в Дарвине. Жену звали Лили. Не Шида.　

Закончив историю, он продолжил кормить голубей.　

— Посиди со мной, если хочешь, — сказал он.　

— Не очень долго. Я еще в поиске.　

— Ты... — Его голос дрогнул, и он попробовал снова: — Ты ничего не найдешь.　

Он был прав. Я это знал. Я искал правду, связи, пути к семье, и все же избегал их. Не потому, что боялся, просто чувствовал. Все ответы сводились к одному слову: нет. Я открыл глаза. Свет был слишком ярким. Я спросил:　

— Это бы остановило тебя?　

Он опустил голову, а потом улыбнулся и ответил:　

— Нет.

По мосту я прошел без приключений. Думал, что снова столкнусь с одноглазым, но этого, к добру или к худу, не случилось. На другой стороне я спустился по лестнице, прошел по переходу — к станции «Милсонс-Пойнт». Дорожка изгибалась вместе с мостом — он кончался почти у станции и вел на шоссе Пасифик-хайвэй — прямо к «Кроунком»-билдинг.　

Идти вдоль моста было тревожно. У станции стали попадаться прохожие и бегуны, парень занимался тай-чи на траве. На другой стороне, на Альфред-стрит, виднелись магазины, там было шумно и многолюдно, а это, похоже, отпугивало призраков.　

В конце этой улицы — за кольцевой — я прошел по короткому туннелю, чтобы выйти с моста на шоссе. Там, по крайней мере, мимо меня будут проезжать тысячи машин.　

Я мог бы перейти на другую сторону моста по почти заброшенной дороге за жилым районом. Там наверняка было припарковано несколько машин, проехал бы велосипедист-другой, кто-то бы вышел покурить из склада или мастерской. Но по большей части я был бы один. С призраками.　

Я чувствовал себя одиноким и беззащитным — как огромный чирей на заднице мира, готовый прорваться. Не знал, болит ли голова из-за того, что мир кажется размытым, или перед глазами плывет от головной боли.　

Мимо пробежала девчонка в красных трениках и футболке, с айподом. Даже не взглянула на меня. Больше я никого не встретил, пока не завернул за угол. Подождал на светофоре с парой офисных работников и потным подростком. Он дважды посмотрел в мою сторону, но меня не увидел. Почувствовал какую-то неправильность, но не стал приглядываться. Загорелся зеленый, и мы молча перешли через улицу.　

Вместо того чтобы пройти по ней до конца, я решил срезать через торговый центр. Вместо холма поднялся на паре эскалаторов и неожиданно оказался в вестибюле «Кроунком». Охранник, имени которого я не знал, посмотрел на меня, а потом снова занялся делами. Взглянул как на пустое место. Я не пошел к столу секретарши. Мог бы сказать, что забыл пропуск дома и мне нужен бейджик посетителя, но вдруг она станет искать Кевина Николса в базе данных, а меня там не окажется?　

Я бросил взгляд на запястье и вспомнил, что у меня нет часов. Спросил у охранника, сколько времени. Он сказал, четверть первого — и наконец заметил меня. Проводил взглядом. Мне стало не по себе. Я имел полное право здесь быть, работал на двадцать пятом этаже, почему же, черт возьми, я так нервничал?　

Я вышел на улицу.　

К счастью, ждать пришлось не долго.　

В моем отделе работали тринадцать человек, включая нашего руководителя и менеджера. Пять мужчин, восемь женщин, за двадцать или за тридцать лет. Уинстон был старше всех и обычно присоединялся к нашим ланчам, но сегодня его не было. Аида, по каким бы то ни было причинам, никогда не ходила в кафе. Дэниэлу, менеджеру, не хватало на это времени. Джордж отдыхал на Фиджи, а Мэй навещала семью в Пекине. Нас должно было оказаться восемь, вместе со мной, но осталось шесть плюс незнакомый мне парень. Дезире была нашим руководителем, человеком, на которого я равнялся (а она равнялась на меня — идеальные рабочие взаимоотношения). За последние три года Дезире развелась с мужем, у нее угнали машину (позже нашли без магнитолы и лэптопа) и она проставлялась чаще, чем все мои прежние боссы в США, вместе взятые. Я взял больничный на две недели, когда у Карен начались схватки. Отправил Дезире несколько первых фотографий Тимми. Ее трехлетний сын любил Бэтмена, а еще у нее была дымчато серая кошка, весившая килограммов десять. Она пришла в «Кроунком» через неделю после меня, сотрудничала с нашим предыдущим менеджером и пригласила Марию и Сэнди из своего старого офиса. Мы работали вместе почти три года, пять дней в неделю, пережили совещания и кризисы, рождественские праздники и юбилеи.