Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

Чуть позже, когда солнце начало садиться, Томас вышел наружу, чтобы вымыть Деррика Ярдли под шлангом, перетащить его на ночевку в сарай и отнести ему ужин.

Ярдли вел себя тихо — то ли охрип от криков, то ли несколько часов как понял, что это бессмысленно. Никто не придет, никто не услышат. До ближайшего соседа было не меньше мили извилистых дорог, а холмы и долины поглотят любой смертный звук.

Эта земля была создана для того, чтобы укрывать страдания от посторонних глаз и хранить их в тайне.

Казалось, будто эта ферма когда-то давно была владением какого-нибудь поселенца. Амбар, возможно, с тех самых лет и сохранился, время от времени подвергаясь ремонту, а вот дом явно был новым, стоявшим на фундаменте прежнего. Своей простотой он, похоже, был обязан дизайну, а не нехватке материалов, и построили его на совесть, из прочной древесины; было в нем и немало кладки, в том числе каменный очаг, словно перенесенный сюда из охотничьей хижины.

Это был необычный выбор отпускного дома. Персональные резиденции — для тех, кто мог их себе позволить, — обычно означали роскошь и показушничество: это были виллы на берегу океана или пентхаусы в тридцати этажах над морем смердов. Мне не нужно было служить бухгалтером у Томаса Люндваля, чтобы знать, что даже после семнадцати лет скромного успеха в музыкальной индустрии таких денег он не заработал… впрочем, и устремлений у него таких не было. Он не нуждался в доме, на который другие смотрели бы с завистью. Вместо этого, как я понимаю, ему нужно было место, в котором он мог бы укрыться от человеческой вони.

Через несколько минут Томас вернулся в коттедж.

— Ты что, оставишь его одного на всю ночь? — спросил я.

— Если ты боишься, что он сбежит, можешь пойти и посторожить его. Лично я доверяю цепи и наковальне.

Этого я не ожидал.

— Ты посадил его на цепь у наковальни?

— Это очень большая наковальня.

Томас посмотрел на меня изучающим взглядом. Он был совершенно беззастенчив. За все те годы, что я работал с группой, мне не удалось понять, смотрит он так на людей потому, что хочет понять, что ими движет, или потому, что вечно ищет в них какое-то качество, которого не хватает ему самому.

— Тур закончился, — сказал он. У нас был месяц бесценного отдыха перед тем, как мы отправимся в Европу на чес по летним фестивалям. — Ты уверен, что тебе некуда больше податься?

— Да вроде как некуда. Но ты и так это знаешь. — Я поздно женился, и брак этот долго не продержался, потому что почти все время я проводил в дороге. Вторую попытку я отложил до тех времен, когда остепенюсь — если к тому времени буду еще хоть кому-то нужен. — Ты сам попросил моей помощи, не забывай.

— Это не входит в твои рабочие обязанности. Ты мог бы отказаться.

— Я подумал, что ты все равно не бросишь эту идею. Мне не хотелось бы узнать, что она провалилась из-за того, что какой-то другой чувак облажался.

Похоже, он был доволен этим ответом. Хотя даже я сам до конца не понимал, извращенное чувство верности меня к этому подтолкнуло или просто желание себя испытать, увидеть, смогу ли я безнаказанно провернуть эту безумную затею. Неужели я и вправду настолько устал от жизни? Настолько не хотел возвращаться в пустую квартиру до тех пор, пока не начнется следующий тур?

— Сомневаешься? — спросил Томас.

— Мне просто кажется, что это слишком уж сложный и рискованный способ поквитаться с мудаком, который наговорил про тебя ерунды.

Томас посмотрел на меня так, словно я ничего не понимал.

— Дело не в мести. Наказание — лишь средство, а не цель. Его нужно воспитать. Его нужно направить на верный путь. Если я заставлю его проглотить собственные слова, быть может, в будущем он будет обращаться с ними осторожнее.

— И тебе не кажется, что это немного чересчур?

— Чтобы ты научился не трогать плиту, она должна быть горячей.

— Да, но так говорят о детях, — напомнил я. — А он — не ребенок.

— Вот именно, — сказал Томас. — Он не ребенок, но ведет себя в точности как младенец, который, едва научившись стоять, сразу потянулся к стене, чтобы измазать ее тем, что выгреб из своего подгузника. Такие люди были всегда, но большинство людей понимали, что они такое, и не обращали на них внимания. А теперь… теперь они задают тон обсуждения. Они нашли друг друга. Они пытаются обставить друг друга в бессмысленности, а правда — и даже достоверность — интересуют их в последнюю очередь, если это означает, что проверка отнимет у них три лишние минуты. Они формируют повестку дня. Их голоса заглушают все, что осталось от базового интеллекта и настоящего мышления. Они — человеческий эквивалент сигнализации, которая орет не затыкаясь.

— Но ты воспитываешь ровно одного из них.

Однако математика Томаса не беспокоила.

— Даже самая длинная симфония начинается с одной ноты.

* * *

День второй: «Я предпочту сожрать тарелку гниющих раздавленных змей, соскобленных с Адского Шоссе, и запью их ведром демонской кончи».

Томас заставил его сдержать слово.

Видеть это я не желал, и не знаю, что именно он приготовил. В отличие от вчерашнего испытания, в нынешнем Деррик должен был участвовать активно, а не просто лежать на земле, принимая свою участь. Это объясняло тазер, который Томас прихватил с собой в амбар. Кооперация теперь требовала принуждения.

Так что нет, я не хотел этого видеть. Но я это слышал.

Этим утром Мистер Солнышко был в голосе, и я отчетливо различал все слова, когда он кричал, что послушает этот ебаный альбом, будет слушать его целый день, это же все были фигуры речи, шуточные преувеличения, пустые слова, которые ни один здоровый человек не принял бы всерьез.

Он до сих пор не понял, что дело было совсем в другом.

Я заваривал утренний кофе за кухонным столом, и мне казалось, что это монолог. Слов Томаса я не слышал. Как-то он сказал при мне, будто хочет, чтобы все, что он говорил, стоило того, чтобы напрягать слух, — должно быть, так дело и обстояло в амбаре. Ярость Томаса была не красного цвета. Она была синей, как ледник.

Я слышал только звуки боли, а потом — рвоты, икоты и рыгания, прерываемые воплями абсолютного отчаяния. Они начинались, стихали и снова начинались, словно в какой-то момент Деррик Ярдли