Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

Пригибаясь, чтоб не отрывать ладонь от вьющейся меховой спины, Найя двинулась к сложенным камням, медленно села, стараясь держать спину прямо и зашарила руками, доставая чирок и кремень. Разводя руки и болезненно кривя лицо, смогла зажечь огонёк и сунула горящую веточку в горку приготовленной растопки. Смотрела в заплясавший огонь, боясь перевести взгляд на своё обнажённое тело, с которым происходило что-то, прижимаясь сухой тяжестью, ворочалось на боках и бедрах, скользило непрерывно. И наконец, прерывисто вздохнув, решительно наклонила голову. В оранжевом свете очага змеиное тело, льющееся по изгибу бедра, казалось цветной водой, свитой в тугую медленную струю.

В глаза ей, покачиваясь, уставился немигающий взгляд. Покрытая блестящими гранёными многоугольниками кожи плоская голова приблизилась, и Найя увидела, как мелькнул раздвоенной плеткой язык из выгнутой расщелины в центре сомкнутой пасти.

— Пришшло время, женщщина…

Голос, сухой, как осенние листья, раздавался в голове Найи. Глаза тёмного янтаря смотрели, не отрываясь.

— Он спит, твой мужчина. С-спит. Дай мне с-свои руки…

Найя, повинуясь ленивому приказу в шипящем голосе, медленно подняла дрожащие ладони и положила на круглое тулово, там, где оно подергивалось, будто пытаясь освободиться, оторваться от её кожи. Подавила желание дёрнуть изо всех сил, отбрасывая помеху.

— Ос-сторожно, женщина… без с-страха…

Мелкие испуганные мысли, натыкаясь друг на друга, замерли, прислушиваясь к одной, пришедшей, чтобы как-то объяснить и успокоить.

«Этот мир, в нём есть и… такое… наверное».

Мысль толкнула к ней память о татуировке, что росла с каждым днем. И — вот…

Петли обвисли на послушно подставленных руках, кожа на рёбрах и груди натянулась. Найя скривилась и потянула, упираясь в пол широко расставленными ногами. По лбу бежал ледяной пот, сердце лихорадочно билось. С лёгким треском тулово отрывалось от кожи, оставляя саднящие полосы. И проскальзывало, оставляя в руке следующие обвисшие петли. Проминая бедро и внутреннюю сторону ноги, с тихим треском отлепился кончик хвоста, и всё тело змеи заскользило по оставленным ссадинам, не покидая кожу Найи. Она закрыла глаза и вздохнула, откидываясь, держа пустые руки ладонями вверх на коленях.

Синика сидел напротив, за очагом, смотрел через языки огня круглыми совиными глазами, обернув пышный хвост вокруг лап.

Скольжение змеи по коже успокаивало, гладило ссадины, и боль стихала, превращаясь в слабое нытьё, будто её тело мурлыкало бесконечную медленную песенку.

— Хорош-шо… — сказала змея, не прекращая беспрерывного движения, — в с-следующий раз прими меня с-стоя.

— В следующий? — убаюканная неостановимым движением, спросила сонно. И кивнула: — Хорошо, — не то соглашаясь на следующий раз, не то просто отдыхая от неожиданной боли.

— Хочешь спросить, Вамма-Найя, женщина двух миров, демон места, избранного тобой? Спроси… Ещ-щё веришь в вопросы…

Узкая голова скользнула в ладонь и устроилась там, глядя ей в глаза.

Стараясь не обращать внимания на движение тела по коже, Найя тоже смотрела в получеловеческие-полузмеиные глаза, немного вытянутые, с выпуклым блеском на влажной поверхности и вертикальным, медленно пульсирущим зрачком.

— Ты… откуда ты?

— Сама позвала. Там, где не знала себя и не родилась настоящая. Личинка, яйцо, куколка женщины. Но внутри — Найя. Зов был ус-слышан. Поселила на плече. Помнишшь?

Немигающие глаза приблизились, глядя внутрь расширяющимися зрачками.

…Шелест дождя смазался, отдалился, и сквозь него Найя услышала детские крики и женский визг, мужские возгласы и присвистывание вслед им — трем девчонкам, идущим по тропке среди обдерганных прохожими кустов. Впереди шла Ленка, мерно покачивая круглыми бёдрами, обтянутыми белоснежными брючками, а на локотке — такая же белоснежная огромная сумка с золотым фигурным замком, швыряющим по сторонам горсти солнечных бликов. Чёрная Ленкина маечка так сложно переплетала по спине лямочки, что казалось: на Ленку напал осьминог и терзает. За ней шла Найя, тогда ещё Лада, девчонки заставили её надеть шорты, хотя она ужасно стеснялась белых ног без загара. Потому юркнула в серединку, чтобы прикрыться спереди ничего не боящейся Ленкой, а с тыла — Анеткой в крошечной юбке, и шла, слушая, как та, спотыкаясь и подворачивая ноги на выступивших корнях, ругается шёпотом. Впереди за деревьями блестела вода, все крики — оттуда. Обгоняющие их мужчины улыбались оценивающе.

«Тропа, как здесь, где весь лес ими полон», — мелькнула поверх всплывшей в памяти картинки мысль, но тут же память и показала: сунутые под каждый куст смятые пластиковые бутылки, комки обёрток от мороженого, тряпочки презервативов на ветках в глубине кустарника.

Они поехали в Серебряный бор на целый день — выходной, и ещё у Лады день рождения, не торчать же в жаркой съёмной квартире. Сидя, скрестив ноги, на пластиковом топчане и поправляя на носике огромные солнечные очки, Ленка подняла тост за именинницу, и они дружно выпили тёмного ледяного пива. Ладу заставили накрасить губы подаренной помадой, осмотрели критически и запретили стирать. А потом, вдруг собрав вещички, бросили насиженное место и потащили Ладу, с её малиновыми с блёстками губами, куда-то вдоль водных велосипедов, полуголых парней в бицепсах, матерей с детьми и мячами. У белого домика спасателей затащили в крошечный салончик с невидной вывеской и, поставив перед худым мужчиной с карими, будто налитыми слезой от напряжения глазами, но со спокойной улыбкой на узких губах, наконец остановились.

— Вот, — сказала Анетка, — мы её привели.

— Пусть выберет, а мы расплатимся.

— Вы что, Лен, Анька?

— Ты же сама кричала — хочу и хочу татуировку. Вот и получай подарок!

И Лада растерянно приняла в руки потрёпанный альбом со множеством рисунков. Девчонки толкались, совали головы, щекоча плечо волосами, ахали и водили по страницам наманикюренными пальцами. В конце концов Лада не выдержала и, прикрикнув на них, выгнала за порог, ткнув пальцем в первую попавшуюся картинку. Мастер пошёл к креслу, натягивая латексные перчатки, но она сказала, оглядываясь на закрытую дверь:

— Вы извините. Я, правда, очень хочу, хотела. Но у вас нет такой.

— А эту, что выбрала?

— Эту… — Лада махнула рукой, натягивая чуть подпёкшуюся кожу, — я так, чтоб не чирикали над ухом.

— Так что же хочешь?

— А можно я сама? Нарисую.

— Конечно.

Лада взяла протянутый татуировщиком планшет и фломастер. Подумав немного, провела линию шеи и плеча, обозначила край подбородка. И, припоминая смутные картинки из повторяющегося сна, нарисовала изогнутое тело, захлестнувшее округлость плеча, узкую голову, лежащую на ключице, продолговатые глаза и тонкую плёточку змеиного языка.