Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Ты что там? Спать ушла?

— Тише, разбудишь!

Она поправила край шкуры просто так и, поднявшись, прошла в чуланчик. Возвращаясь, прихватила для мальчика горсть сладкого сушеного корня. Мерути гостинец принял, разделил на две части, спрятал одну в кожаный кармашек на поясе.

— Сестре, — объяснил кратко. И, отгрызя половинку корешка, протянул руку за кисточкой. Нахмурившись, стал рисовать там, где пальцем показывала Найя. Она смотрела сбоку на его надутую, как у хомяка, щёку. Мерути очень ей нравился. Сейчас ей нравилось всё вокруг.

— Я обхитрил Рейсути, младшего сына советника Рейсу! — похвастался мальчик. — Он хотел быть главным охотником у нас. Я привёл его к броду, и он упал в омут. Я знал, что там дырка, а он нет. Барахтался, кричал.

— Ну и глупо. Ты ему помог хоть?

— Нет! Зато теперь я главный, всегда.

— Дурачок ты, Мерути. Можно же по-другому победить.

Мерути насупился и сунул ей в руку кисть, вымазанную синей краской. Стал смотреть в дождь. Низкая ветка, лежащая локтем на крыше, собирала на широкие тёмные листья капли и, потяжелев, вздрагивала, роняя на жерди маленькие водопадики. Снова собирала воду, клонясь.

— Ты — другая. Наверное, умеешь другое. А я — нет. Я ещё маленький, вот такой, — он показал ей мизинец с обломанным ногтем, — а ещё ты… ты вот с этим, — повернул палец по направлению к её плечу с цветным рисунком.

— С чем? — Найе хотелось услышать от него то, о чём умалчивали взрослые.

— Сама знаешь!

— Будешь меня дразнить, не отдам лошадку!

Мерути опустил голову, вертя в руке обломок корешка.

— Ну и не отдавай, — сказал шёпотом.

Возникла пауза. Найя прислушалась к хижине, а потом ощутила, как её слух охватывает всё пространство вокруг: серую воду в точках звонких капель, небо с тёмными и светлыми тучами, чуть погромыхивающими издалека, деревья с торчащими между ними крышами, откуда — разговоры и звон посуды, слабый стук домашнего ремонта, кудахтанье сонных кур. Будто набросила сетку на мир и поймала все его звуки. В шум и плеск дождя вплеталось дыхание мальчика, и Найя встревожилась. Неровное и частое. Присев на корточки, она заглянула в круглое лицо.

— Мерути, ну ты чего? Я смеюсь, это же твой зверь. Тебе делаю.

— Нельзя говорить. Про них — нельзя. А ты спрашиваешь…

— Не говори тогда. Хочешь, расскажи мне сказку, а? Или я расскажу? Я много знаю сказок.

— Не хочу.

Он вздохнул и, прощая Найю, спросил:

— А муж не побил тебя за волосы? Ты их куда потеряла? Мыши обгрызли ночью, да? Или прилетела птица со страшным клювом и…

— Стой-стой, сказочник, — Найя тряхнула головой, и короткие кудряшки защекотали уши, — я их отдала Айне. Попросила, об одной вещи. И отдала. Потому что у меня больше ничего нет.

— А… — мальчик кивнул. И снова задумался. Найя повертела у него перед носом лошадку — в белых полосках, с расписной гривой и хвостом, с синими большими глазами:

— Готово. Только надо, чтоб высохла. А то размажешь руками. Я отнесу к очагу.

— Опять будешь нюхать своего Акута…

— Ну ладно, тут поставлю, у стенки.

Устроила игрушку и снова села перед мальчиком, взяла его за краешек уха:

— Эй, охотник? Что с тобой?

— Я её тоже отдам, — хриплым голосом сказал Мерути и отвернулся, чтоб Найя не увидела, как стремительно набегают на глаза слёзы, — только я… Я Еэнну отдам. Я ведь мужчина.

— Конечно, мужчина! А что попросишь взамен? Новый лук и стрелы? Копьё?

— Мне про сестру надо… — он вытер кулаком слёзы и наконец посмотрел на собеседницу. Мокрые глаза были наполнены тоской. У Найи заныло внутри. Ей захотелось прижать мальчика к себе и сидеть так, чтобы из её тела в его перетекало утешение и радость. И вдруг… «моя девочка была бы такой» — пришла к ней своя тоска. Но она её прогнала.

— Расскажи мне, Мерути, — попросила, — я никому не скажу.

Обняла мальчика, прижала к себе, баюкая.

— Я про неё вижу сны, плохие, — он говорил тихо, и губы щекотали ей руку, — что она уйдёт, когда проснется Айна. Она сама хочет. В лесной город хочет, который стоит пустой, давно уже. А там плохо! Нельзя ей!

— А ты скажи сестре.

— Она говорит: я маленький и глупый.

— А маме? Или отцу?

— Им нельзя, — Мерути помолчал, вздыхая. И продолжил, трудно, медленно говоря слова:

— Отец сам хочет. Увести. Отдать. А потом не хочет. И снова хочет! Я устал весь уже…

— Подожди. А как ты знаешь, чего он хочет?

— Когда я упал в яму и меня закопала глина, прямо в рот набилась, я не дышал почти, Оннали меня вытащила, молилась и говорила заклинания. И я снова стал дышать.

— Да.

— А ещё меня поймала лиана. Душила за горло, я висел вниз головой, и кровь капала уже, прямо по глазам текла. И опять Оннали спасла, да будут боги любить её всегда.

— Какая хорошая у тебя сестра!

Мерути отодвинулся, убирая от себя Найины руки, сказал с отчаянием:

— Ага! И теперь я про неё знаю! Потому что я был там, где смерть! Никто не знает, ну, может, Тику только, но он совсем потерял ум, только пьёт отту и бормочет. И я знаю теперь про многих то, чего не видать!

— И про меня знаешь?

Он опустил голову. Тёмные волосы на макушке торчали в разные стороны, и Найе захотелось пригладить их, расчесать. Чтоб не услышать о будущем. Но она заставила себя сидеть неподвижно.

— Да, — шёпотом сказал Мерути. Поднял голову и посмотрел на неё с мольбой, — я знаю, что ты сильная. И ещё, что ты любишь своего Акута и всё для него сделаешь. А кто сделает для Оннали? Я люблю, но я маленький же!

Вопрос повис в мокром воздухе, казалось, на него тоже падали и падали крупные капли, делая слова тяжёлыми. Найя смотрела в поднятое круглое лицо, в тёмные глаза и на брови, поднятые домиком. Да что же это такое? Сытый, тайка крепкая, без дырок, видно — мать хорошо следит, чтоб был её сын одет и здоров. А кто бережёт мальчика от страхов? Все заняты только собой? Почему никто не может утешить мальчишку?

— Мерути… Обещаю тебе, я помогу твоей сестре.

— Правда? Она ведь тебе никто!

— Глупый! Ты тонул в озере, и я тебя спасла, помнишь?

— Я кланяюсь тебе, храбрая Найя…

— Помолчи. Ты мне теперь как брат. Или — сын. А значит, твоя сестра мне тоже родная, понимаешь?

— Кровь разная, — тоскливо сказал Мерути, — а если так, то — чужие.

— С Акутом тоже кровь разная, но ты сам сказал, я для него всё сделаю!

— Так то муж. Муж и жена — одно, так заведено от времени до времени и через время.

— Не крути мне голову! Я сказала, мы родные, так и будет, понял? А лошадку оставь себе, не будет Еэнн играть твоей лошадкой.