Приручить Сатану (СИ) - Бекас Софья

Ева подошла к Люциферу. Он тяжело дышал и, облокотившись спиной о скалу, подставлял холодным струям дождя разгорячённое лицо. В его слабо тлеющих глазах не было уже никакого гнева и никакой ярости, только бесконечная, смертельная усталость.

— Ну что ещё ты от меня хочешь? — простонал Люцифер на её немой вопрос, когда Ева осторожно коснулась его длинных чёрных перьев. — Что тебе нужно от меня? — он взял ладонь Евы в свою, поднёс к своему лицу и прислонил к щеке. — Ты жестокая, такая же, как и мы, и не смей спорить, что это не так. Ты хочешь услышать это, да? Я знаю, хочешь, я вижу это в твоих глазах. Да-да, моя так неосторожно обронённая фраза, что мысль потерять тебя заставила меня поймать тебя на лету, сыграла со мной злую шутку… Это правда, Ева. Это чистая правда. И сейчас ты можешь требовать от меня всё, что угодно… — Люцифер осторожно наклонил голову и поцеловал тыльную сторону ладони Евы. — Ну что ещё я должен сделать? Сказать?.. Хорошо, я скажу… — он наклонился к её уху и тихо произнёс: — Я люблю тебя, Ева. Я не смог устоять… Не смог.

Глава 36. Мёртвые души

«Рукописи не горят, горит бумага,

а слова возвращаются к Богу».

Наступил рассвет. Над выжженными склонами Кара-Дага стоял терпкий запах гари, и ветер, уставший после ночной грозы, не спешил развеять его над успокоившимся морем. Ещё пару часов назад горячая раскалённая лава медленно, но верно остывала и, как чудовища из старых сказок, превращалась в лучах солнца в камень, принимая своеобразные формы и изгибы, и от неё то тут, то там поднимались в посветлевшее небо тонкие струйки дыма. Всё было тихо: оставшиеся после пожара можжевеловые кусты не шуршали на высоких скалах, подчиняясь дыханию бриза, оробевшие волны не трогали измученные скалы и не перебирали своими мягкими, пенистыми лапами тёмную гальку, и даже ещё горящие деревья у подножия вулкана не трещали так, как делали это ночью. Всё было спокойно и умиротворённо.

Люцифер ходил взад-вперёд по выгоревшей земле и лениво взмахивал чёрными крыльями, стараясь прогнать въевшийся за ночь запах гари. Ева сидела на большом камне у самого обрыва и от нечего делать наблюдала за ним; мысль, что сам Сатана действительно перестроил все свои планы ради неё одной, была для неё в диковинку и вызывала на лице самодовольную полуулыбку Моны Лизы. Люцифер, казалось, вообще ни о чём не думал: он просто ходил из стороны в сторону, своими крыльями прогоняя оставшийся дым, и в его глазах царили такое спокойствие, такая уверенность и такое достойное безразличие к выбору Евы, каких у него не было уже давно.

— И что теперь? — наконец прервала тишину Ева, задумчиво запустив пальцы в волосы. Люцифер перестал гонять дым и подошёл к ней.

— Смотря кому, — он сложил крылья за спиной и, смахнув пыль с камня, опустился рядом с Евой. — Не знаю, как для тебя, а мне остаётся только ждать.

— Чего?

— Твоего ответа, конечно, — Люцифер повернулся полубоком и посмотрел на ещё тёмное, не проснувшееся море в надежде отыскать там хоть один кораблик, но водная гладь была пуста вплоть до самой линии горизонта.

— Ты предлагаешь мне спуститься вслед за тобой и судить души?

— Мы никого не судим, — Люцифер покачал головой из стороны в сторону, слегка хмуря брови. — Мы лишь воздаём человеку за то, что он когда-то посеял.

— А я?

— Глупо сейчас пытаться предположить, какой будет твоя жизнь там, внизу, — Люцифер показал головой себе под ноги. — Не попробуешь — не узнаешь. А уйти ты сможешь в любой момент. Я тебя не держу.

Ева искренне засмеялась.

— Ты сам-то в это веришь?

Люцифер усмехнулся.

— Нет, если честно.

— А демоны бывают честными?

— Только когда нет смысла врать, — Люцифер перевёл взгляд на Еву и по-доброму улыбнулся. — Ты вернёшься домой?

— Да, — ответила она, тоже поворачиваясь к нему. — Не завтра, конечно, но, думаю, относительно скоро. Мне нет смысла оставаться здесь. Мне в принципе нет смысла оставаться.

— А как же друзья? Писатель, Шут, Амнезис? Опять бросишь их?

— Вот именно, Люцифер: они мои друзья и будут очень рады моему выздоровлению.

— Хорошо, если так. Ну, приедешь ты обратно — и что дальше? Что ты будешь делать?

— Буду думать над ответом, — улыбнулась Ева, чуть склонив голову на бок. — Не жди его скоро, такие серьёзные и важные решения не принимаются быстро.

— Я бессмертный, Ева. Я подожду.

— А всё-таки мне любопытно, каково оно там, — она показала глазами на землю под ногами. — Расскажи мне что-нибудь о своём королевстве.

Люцифер на мгновение задумался.

— Все мои владения можно сравнить с очень-очень большой горой — такой большой, какую не представить человеческому разуму. На ней есть девять кругов. Самый верхний — тот, на который попадают все, там стоит мой замок. Из него открываются прекрасные виды: представь, как большие холмы, покрытые тёмным полумёртвым лесом уходят до самого горизонта, лежат большими шапками, как будто их разбросал чудовищный великан, и им нет ни конца ни края, а позади тебя горы — высокие, острые, голые, уходящие прямо в вечно серое небо и разрезающие его на рваные клочки облаков. Блёклое солнце иногда высовывается из-за этой пелены, и тогда мы видим, какие мы на самом деле бледные, тощие, уставшие. Ночью всходит призрачная луна, её полупрозрачный свет серебрит нашу кожу, делает её ещё более белой, чем она есть на самом деле, и тогда нам самим страшно взглянуть на себя в зеркало, потому что оттуда на нас смотрят жуткие мёртвые души с воспалёнными глазами и разъеденными обидой на мир грудными клетками… Вот что такое Ад, Ева.

— Мёртвые души… — пробормотала она себе под нос, что-то вспоминая.

— Да-да, именно они.

***

На дворе стояла глухая ночь. В большом старом и порядком потёртом кресле перед жарким, огнедышащим камином сидел худой бледный человек и смотрел пустым взглядом на пляшущие за решёткой языки пламени. Ладони его были крепко сжаты на уровне груди; жёлто-оранжевый свет падал на его белое, фарфоровое лицо большими рыжими пятнами, и оттого ещё чернее казались его волосы и усы. Весь он сейчас был мозаикой из рыжих, белых и чёрных осколков, а длинный крючковатый нос придавал бы ему большое сходство с вороном, если бы только человек не был так худ и слаб.

Наконец он медленно поднялся и дрожащими руками провёл по волосам. Уже почти как месяц он ничего не ел, и любой другой, пожалуй, удивился бы, как его до сих пор носили ноги, но сам человек не задумывался над этим, потому что ему было и так всё предельно ясно. Ему казалось, что чей-то противный, шипящий, свистящий и в то же время едкий голос шепчет в его голове — не в прямом смысле слова, конечно, а в фигуральном — и подталкивает на грех, и чем назойливее становился голос, тем сложнее ему было что-то делать и тем скованнее были его движения. Ему чудилось, что каждое его действие так или иначе приводит его обратно к тому месту, откуда он пришёл, как будто чёрт водит его по заколдованному кругу, и, дабы не поддаваться невидимому бесу, он старался не делать ничего лишнего, дожидаясь своего спасения.

Но в эту ночь что-то изменилось. Человек вышел из тёмной комнаты в такой же тёмный коридор и, стараясь не скрипеть половицами, спустился по лестнице вниз, в сени, где спал его слуга. Было совсем темно: на улице всю ночь шла метель, луна и звёзды скрылись за плотной пеленой туч и снега, но человек, двигаясь тихо и осторожно, как кошка, безошибочно нашёл спящее мёртвым сном тело.

— Семён! Семён! — позвал человек громким шёпотом слугу и потряс его за плечо. — Пьян ты, что-ли?

Послышалось неразборчивое мычание, а затем слуга вздрогнул и подскочил на месте.

— Что?.. Чт… Кто здесь?! — чиркнула спичка, и бледное худое лицо осветил маленький рыжий огонёк. — Барин? Что случилось?

— Не могу больше, Семён, демон меня ест.

— Батюшка, да Вы и так нездоровы, куда там демоны! Вам бы в постель, выспаться да поесть хорошенько…