El creador en su laberinto - Андрей Миллер
— Доброе утро, Ганс.
— Угумс.
«Доброе», как же тут.
Ганс нацепил заляпанный всевозможными естественными жидкостями рабочий фартук заранее. Он что, хотел сделать трапезу ещё более неприятной? Каспар заглянул в свою тарелку и не испытал никакого энтузиазма. Опять склизкая зерновая каша, не имеющая вкуса и мерзкая на вид. Лучше не смотреть, пока ешь. Ни мяса к ней, ни мёда, ни ягод… Только немного хлеба: судя по всему, пекли его из того, что на мельнице с пола сметают. И вода с запахом болота.
— Шо, работать готов? — пробубнил Ганс, пытаясь прожевать свою чёрствую краюху оставшимися зубами.
— Ну, выбора-то всё равно нет, правда? — вздохнул юноша, ковыряясь деревянной ложкой в каше.
Есть эту дрянь практически невозможно, однако необходимо. Работали-то они с Гансом руками, тут силы нужны.
— И почему нас не могут нормально кормить? Хоть бы курицу иногда, яблоки. И пиво, даже самое дешёвое, я согласен. Но нет! Так просто невозможно. Мы же здесь не заключённые!
— Видать, начальству шо мы, шо эти... Начальник-то приедет сегодня, вот его и спроси… умник.
О, а ведь и правда! Перестав считать дни, Каспар совершенно упустил этот факт. А редкие визиты начальства — единственное разнообразие в каждодневной рутине… судя по тому, насколько юноша мог припомнить последний такой случай. Почти все детали напрочь выпали из головы. Он твёрдо знал лишь одно: начальник прибудет, чтобы забрать заключённых. На какое-то время станет в этих казематах посвежее. Наверное. Кстати, а кто привозит новых подопечных? Каспар будто никогда и не обращал внимания, откуда они берутся.
Он старался поменьше думать о своём занятии. В конце концов, профессию юноша себе не выбирал: дети палачей такой возможности почти всегда лишены. Они продолжают дело отцов.
— Ежели повезёт, так хоть работа нынче того, покороче выйдет… да никак и отдохнём после.
— Надеюсь на это. А то, если честно, не хочется даже начинать. Опостылело.
Продолжая жевать безвкусную субстанцию с противными комочками, Каспар окинул взглядом помещение. Ничего нового он тут увидеть, конечно, не ожидал — но какие варианты? На Ганса смотреть?
Завтракали они с Гансом прямо на рабочем месте, в пыточной — за тем самым столом с проушинами для верёвок, на котором кому-то скоро предстоит пережить много неприятного. Даже вытирали его перед едой не особо тщательно. Помещение было довольно большим, вытянутым, но потолок ужасно низкий: он буквально давил на голову. По длинным сторонам к пыточной примыкали комнатушки палачей, а с противоположных торцов располагались входная дверь — за которой лестница на поверхность, и проход к камерам.
Точнее, как сказать — камерам? Там просто ещё одна комната без солнечного света, в которой стоят клетки: слишком маленькие, чтобы позволить встать или вытянуться лёжа.
В пыточной у Ганса с Каспаром был порядок, если не считать вони. Колодки, дыба-ложе, шипастый «ведьмин стул», скамья с острым углом вместо плоскости, тиски, жаровня, бочка с водой — по углам, на стенах развешены плети, розги, груши (которые так нравились Гансу и вызывали особое отвращение у Каспара). Здесь же разнообразные металлические инструменты: крючья и щипцы всяких форм и размеров, кочерги с приваренными клеймами, многое другое.
Света, свежего воздуха и нормальной еды в этом подземелье не бывало никогда, зато вот уж с чем не было проблем, так это с инструментами для работы. Самый полный набор средств для причинения всех возможных страданий.
— Послушай, Ганс… раз уж их сегодня заберут — может, и не станем работать? Никто всё равно не проверяет. Кому вообще это нужно?
— В смысле, кому?
— Ты меня понял. Кому и зачем нужно, чтобы мы пытали этих женщин?
Ганс раздражённо фыркнул, выплюнув на стол ком каши.
— Опять свою шарманку заладил? Это, дурья башка твоя, ведьмы! Тьфу!
Ну да: разговор на эту тему всегда развивался по одному и тому же сценарию, даже реплики почти не менялись. Изо дня в день. В способах и очерёдности пыток разнообразия было куда больше, чем в разговорах. Беседы между старым и юным палачами — что эта жратва…
— Ганс, ты не хуже меня знаешь, что мы их даже ни о чём не спрашиваем. И не требуем никаких признаний. Ни один инквизитор не приходит для допросов. Мы просто каждый день пытаем их безо всякого смысла. Кто сказал, что они ведьмы? Их разве осудили? Ты что, видел документы?
Старик ударил костлявым кулаком по столешнице.
— Не сношай мне голову! Зачем, почему… наше дело нехитрое. И батя тебя к нему сызмальства готовить должен был. Работай, сука, и не задавай вопросов!
Каспар сейчас даже лицо отца вспомнить не мог. Готовил ли тот сына к чему-то? Трудно сказать: былое осталось за чертой прежней жизни. Юноше иногда казалось, что всё испытанное им вне пределов проклятого подвала — какой-то сон, наваждение. Он слишком тяжело переживал то, чем был вынужден заниматься.
— Ладно, скажи мне другое. Тебе всё это нравится? Хоть немного?
— Дурак, штоль? Ясен хер, нет.
Ганс поднялся с лавки, проковылял к вешалке на стене, снял с неё второй кожаный фартук и швырнул его Каспару.
— Завали хлебожуйку. Лучше надевай и бери ключи: девки заждались.
***
Прихватив свечу, Ганс направился к камерам. Дожидаться, пока напарник закончит хлебать по недоразумению именуемое кашей дерьмо, он не стал. Уж лучше погутарить с ведьмами, чем в очередной раз выслушивать затрапезное нытье Каспара.
Ганс припоминал истории о придуманной безбожниками с Востока пытке. Жертве выбривали макушку, потом связывали и оставляли сидеть под чаном с водой. Протекающим чаном. Медленно-медленно, капля по капле вода долбила несчастного в темечко. Кап-кап. Кап-кап. Дни напролет. Монотонно и неотвратимо. Пока жертва не свихнется или не сдохнет.
Утренние разговоры с Каспаром действовали на Ганса примерно таким же образом.
Сопляк не только постоянно напоминал про опостылевшую работу и отвратную жратву. Каспар в упор не замечал очевидных для Ганса вещей. Курицу он захотел! «Мы же не заключенные!» Держи карман шире…
Город за пределами подземелья был для палачей не доступнее, чем Царствие небесное для их подопечных. То же касалось и
