Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

– А почему оно молчит? – спросил мальчик.

– По-разному бывает, – прищурился бородач. – Иногда – для того, чтобы мы могли услышать друг друга. И понять… А еще, – он повернулся к Маргарите, – оно ждет от нас выбора, и это ожидание – всегда испытание. Испытание унынием и отчаянием, ненавистью и злобой, гордыней и завистью. Выдержишь испытание – услышишь небо.

– А если не выдержишь? – тихо спросила та. – Если сил не осталось? Если верить и ждать больше невмоготу?

– Это тоже выбор, – пожал плечами Антиох. – Но мы-то с вами знаем, что он – неправильный, потому что самый легкий.

– Легкий? – Маргарита села за стол и положила перед собой дрожащие руки.

– Конечно. Ведь продолжать грести всегда труднее, чем бросить весла. Ждать и верить – нелегкий труд, но как и всякий труд, он достоин награды.

– Тошка, – она повернулась к сыну, – иди, малыш, погуляй во дворе.

– Значок не потеряй, – подмигнул ему бородач. – Он нам с тобой еще пригодится.

– Мы будем воевать? – Глаза мальчугана загорелись. – Сражаться, как черепашки-ниндзя?

– Может, и придется, – печально ответил Антиох.

Когда за сынишкой закрылась дверь, Маргарита уронила голову на руки.

– Господи! За что мне все это? Почему – я?

– Человек, который испытывал боль утрат, нравственно готов к обретению, – заметил бородач. – Он будет больше ценить полученное в дар от Бога и воспринимать это как дар, а не как оплату по сделке.

Девушка подняла на него глаза, и в них мелькнуло любопытство.

– А почему ты – Роман Борисович, а не Антиох?

– Это долгая история, – улыбнулся бородач. – Антиохом я стал много лет назад, потому что хотел научиться слышать небо.

– И научился?

Он покачал головой:

– Думаю, что – да… А сегодня мне опять придется стать Романом Борисовичем.

– Что же это за день такой – сегодня? – вырвалось у Маргариты.

– Очень важный день, – подтвердил Антиох. – Для всех… – Он положил на стол сверток, который все это время не выпускал из рук. – Видите ли… Роману Борисовичу не хватает одного штриха для преображения. Я принес с собой одежду, бритву, ножницы и все прочее – самое необходимое. Мне неудобно просить вас об этом, но не могли бы вы дать мне возможность воспользоваться на пару часов вашей ванной?

Девушка невольно улыбнулась.

– Это и есть твоя просьба?

– Понимаете, – бородач смутился, – на подворье сейчас нет горячей воды.

Она со вздохом поднялась из-за стола:

– Ступай, сейчас принесу чистое полотенце…

В шестнадцать тридцать, когда Маргарита, покормив Антошку, мыла посуду, Роман Борисович вышел из ванной.

– Я все убрал за собой, – доложил он. – Подмел с пола волосы, сложил принадлежности, а полотенце бросил в стирку. Старую одежду прихвачу в охапку и по дороге утилизирую.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Удачи тебе, Анти… – Она обернулась и открыла рот.

Перед ней стоял высокий привлекательный мужчина лет сорока пяти, гладко выбритый, с аккуратно зачесанным назад ежиком темных волос, правильными, даже немного аристократичными чертами лица, волевым подбородком и ясным взглядом титановых глаз. На нем ладно сидела выцветшая полевая форма с неизвестными Маргарите знаками отличия. Из-под расстегнутого ворота выглядывала синяя тельняшка.

Девушка растерялась настолько, что даже не нашлась что сказать. Она почему-то покраснела, протерла полотенцем уже сухую тарелку и, чтобы скрыть замешательство, прочитала вслух надпись на одной из форменных нашивок военного кителя:

– Сто шестьдесят восемь, О-Эр-Дэ-Бэ. – И вопросительно подняла глаза.

– Сто шестьдесят восьмой отдельный разведывательно-десантный батальон, – перевел Роман Борисович и пояснил: – Когда-то, очень давно, я два года жил в этой форме, а потом в ней же и умер.

– Это как? – заморгала Маргарита.

– Умер Роман Скачков, – ответил он. – Бывший спецназовец ВДВ, потом – студент, безработный, охранник – человек, который считал, что за Богом – должок, если Он жег его войной, душил безденежьем, бил неудачами и ничего не дал взамен.

– Роман Скачков устал верить и ждать? – понимающе кивнула девушка. – Бросил весла?

– Нет, он просто умер. А вместо него родился Антиох.

– А что же теперь? – Маргарита перекинула полотенце через плечо. – Снова воскрес человек, считающий, что за Богом должок?

Роман Борисович рассмеялся.

– Скорее – тот, кто спешит отдать Богу свои долги. – Он нагнулся и подобрал с пола кучу трепья, еще недавно служившее Антиоху одеждой. – Ведь всему на этом свете свое время – и разбрасывать камни, и собирать их. Вот пришел и мой черед сделать правильный выбор. Спасибо вам, Маргарита…

– За что? – удивилась она.

– За то, что умеете верить и ждать, даже когда совсем худо и тяжко. За то, что не впустили в душу ненависть и не ослепли от зависти и злости окружающих людей. За то, что сохранили в сердце главное – доброту и любовь.

– Ты… – Маргарита стушевалась, – то есть… вы… уходите насовсем? – Она подыскивала правильные слова. – Я хочу спросить: Антиох больше не вернется?

– Все, что ему нужно было сделать, – он сделал, – пожал плечами Роман Скачков. – У меня тоже осталось только одно важное дело в этом городе – и я уеду. – Он протянул ей широкую ладонь. – Прощайте, Маргарита.

Она неуверенно пожала его пальцы.

– До свиданья…

22

Когда Максим с Татьяной, успевшие принять душ и переодеться, спустились к обеду в гостиную, за столом уже собрались почти все обитатели УЮТа.

Робаровская в своем неизменном костюме и блузке с жабо сидела с краю, выпрямив спину и важно потряхивая длинными рубиновыми серьгами в ушах. Коляску она придвинула к столу рядом с собой и время от времени помогала сыну не промахнуться мимо тарелки. Небритый Мишутка благодарно мычал, послушно открывал рот и снова делал попытки поддеть ложкой суп. На нем была просторная клетчатая безрукавка, по обыкновению застегнутая на все пуговицы, и канареечного цвета бейсболка, сдвинутая козырьком вбок. Чуть далее восседал Блатов. Его короткие рыжие волосы были набриолинены и торчали в разные стороны подобием фонтанчика от тефтели, упавшей в гороховый суп. Оперативник оделся вызывающе ярко: белая накрахмаленная сорочка в сочетании с желтой атласной жилеткой делали его похожим на мажордома. Напротив Блатова сидел господин с лошадиным лицом и жидкими черными волосами, уложенными «от уха до уха». Он близоруко щурился, пытаясь рассмотреть на столе то, что, по его мнению, было достойно употребления в пищу, и ежеминутно поправлял пальцами широкий узел модного шелкового галстука.

В гостиной было жарко, и лица гостей блестели. Танкован-старший, расположившийся во главе стола, завидев Максима с Татьяной, радостно замахал руками: