Жан Александр - Кровавая луна

Горе графини выразилось громко и не поддавалось описанию. Она, по-видимому, забыла всякий страх: звала меня по имени, встряхивала, поднимала мою руку и давала ей снова упасть, безостановочно умоляя меня самыми трогательными словами подать признаки жизни и грозя в противном случае наложить на себя руки.

Про прошествии двух или трех минут отчаянные возгласы внезапно прекратились. Моя возлюбленная замолчала и совсем успокоилась. С сосредоточенным видом она взяла свечу и встала передо мной, бледная, но вполне собранная. Она несколько раз провела свечой перед моими глазами, очевидно, чтобы наблюдать действие на них огня. Затем она поставила свечу на стол и дважды резко дернула шнурок звонка. Шкатулки с драгоценностями и деньгами она рядышком поставила возле свечи, тщательно заперев на ключ дверь в комнату, где я только что пил кофе.

Глава двадцать четвертая

НАДЕЖДА

Едва она опустила на стол мою кованую шкатулку, которая, по-видимому, оказалась для нее тяжела, как дверь комнаты, где находился гроб, растворилась, и из нее вышел граф де Сент-Алир собственной персоной.

С минуту он стоял в дверях, точно портрет на фоне ночи. Его отвратительная фигура была облачена в глубокий траур; правая рука сжимала пару перчаток и шляпу, перевязанную крепом. На лице отчетливо были заметны признаки волнения и страха; губы подрагивали, когда он заговорил:

— Ну что, милое дитя? Кажется, все идет отлично?

— Да, — ответила она тихим, но твердым голосом. — Тем не менее вам и Планару не следовало оставлять эту дверь открытой. — И прибавила еще тверже: — Он заходил туда и осмотрел все; счастье еще, что не снял крышки с гроба.

— Планар должен был обо всем позаботиться, — резко возразил граф. — Не могу же я, черт возьми, разорваться на части, поспевая повсюду.

Он сделал пять-шесть торопливых шагов по направлению ко мне и посмотрел на меня в лорнет.

— Месье Бекет! — громко позвал он. — Эй! Вы не узнаете меня?

Он наклонился и пристальнее вгляделся мне в лицо; поднял мою руку и потряс ее, снова окликая меня по имени. Наконец он выпрямился и произнес:

— Отлично подействовало, моя крошка. Когда это началось?

Графиня подошла, остановилась рядом и несколько секунд пристально всматривалась в меня. Нельзя представить себе, что я чувствовал, пока две пары зловещих глаз изучали мельчайшие детали моего лица.

Графиня взглянула в ту сторону, где, как я помнил, на каминной полке стояли часы, резкое тиканье которых и теперь отчетливо доносилось до моего слуха.

— Шесть с половиной минут назад, — медленно произнесла она жестким голосом.

— Браво, мой ангел! Моя Жанна д’Арк! Венера!

Он с отвратительным любопытством поглощал меня глазами, ища между тем за спиной темными, худыми пальцами руку молодой женщины; но та вовсе не желала подобной ласки и отступила немного назад.

— Теперь, душа моя, сочтем денежки. Где они? В бумажнике, что ли? Или… или… что там есть?

— Деньги здесь, — ответила она, небрежно показывая на мою шкатулку, которая стояла на столе в кожаном чехле.

— О! Надо поглядеть… надо сосчитать… посмотрим, что тут, — говорил он, расстегивая ремни дрожащими пальцами. — Надо пересчитать и осмотреть их, — повторил он. — У меня есть карандаш и записная книжка, но… но… где же ключ? Погляди только, какой проклятый замок! Черт возьми! Что ж это такое? Где ключ?

Он стоял перед графиней, топчась на месте и протянув к ней трясущиеся руки.

— У меня его нет, не надейтесь. Проверьте карманы, — сказала та.

Пальцы негодяя вмиг очутились в моих карманах: он вынул все, что в них было, и среди прочего несколько ключей.

Я находился буквально в таком же положении, как во время путешествия с маркизом. А этот мерзавец собирался ограбить меня. В роли графини я еще не был уверен, так как в сравнении с мужчинами женщины лучше умеют маскировать свои действия. Возможно, возвращение графа и в самом деле было для нее неожиданностью. Однако с каждой минутой туман расходился, и вскоре мне было суждено со всей полнотой уяснить ужас моего положения.

Глаза оставались открытыми, сколько я ни прилагал усилий сомкнуть веки. Тем не менее известный факт, что даже при неподвижных зрачках поле зрения остается достаточно обширным. Находясь в одном конце комнаты, я наблюдал ее полностью, за исключением очень небольшого пространства, которое я улавливал боковым зрением. Таким образом, из происходившего в комнате от меня ничто не укрылось.

Старый граф отыскал нужный ключ. Кожаный футляр был снят, шкатулка отперта. Он принялся выкладывать на стол ее содержимое.

— Свертки в сто луидоров. Один, два, три. Живей! Отмечай тысячу луидоров. Один, два… да, верно. Отмечай! Еще тысяча луидоров.

И так далее, пока все золото не было сочтено. Начался разбор ассигнаций.

— Десять тысяч франков. Отмечай! Еще десять тысяч франков. Занесено? Десять тысяч еще. Отметила? Слишком крупные бумаги; чертовски трудно будет их сбыть. Запри дверь на запор. Планар захлебнется от жадности, если узнает, сколько тут на самом деле. Почему ты не заставила его разменять купюры помельче? Теперь-то чего уж… Отмечай… еще десять тысяч франков… еще…

В моем присутствии он пересчитал все мои деньги, и все происходящее воспринималось с болезненной отчетливостью. Я видел, слышал, но двинуться не мог.

Старый граф укладывал обратно шкатулку, пересчитывая каждую бумажку, каждый сверток еще раз, пока не подвел итога всей сумме. Тогда он запер шкатулку на ключ, аккуратно надел на нее кожаный чехол, открыл шкафчик в панельной обивке стены и, поставив в него все сокровища, запер замок на ключ. Едва покончив с этим, он принялся жаловаться на промедление Планара и проклинать его: отодвинул запор на двери и просунул голову в темную комнату, прислушиваясь. Все было тихо, и он снова возвратился на прежнее место. Очевидно, старика била лихорадка ожидания.

— Тут отложено десять тысяч франков для Планара, — сказал он, касаясь бокового кармана своего сюртука.

— Будет ли он доволен этим? — заметила графиня.

— Еще бы… будь он проклят! — выкрикнул граф. — Разве он совершенно потерял совесть? Я поклянусь, что это половина добычи.

Оба подошли к моему креслу и с беспокойством оглядели меня. Старый граф вновь заворчал на Планара и сверил свои часы с каминными. Жена казалась менее нетерпелива; она уже смотрела не на меня, а куда-то в сторону: ее профиль, обращенный ко мне, потерял изрядную часть прелести и теперь резко выдавался углами, точно у колдуньи. Последняя надежда таяла по мере того, как я наблюдал это поблекшее лицо, с которого упала маска. Было несомненно, что свой грабеж эти люди намерены завершить убийством. Почему они не умерщвляли меня сейчас же? С какой целью они откладывали преступление, должное обеспечить их безопасность?