Сергей Лукьяненко - Обыденный Дозор. Лучшая фантастика 2015 (сборник)

Девушка приходила в себя. Она с ненавистью посмотрела на Ткаченко, потом на меня, затем взгляд ее остановился на кобуре, висевшей на поясе пилота.

– Михаил Африканович, арестуйте эту девушку, – сказал я, устало закрыв лицо рукою, – она – американский агент, и очень опасный.

Хлою увели. Больше я ее никогда не видел.

Наталья Резанова

ЗИМНЯЯ СТРАЖА

Это было странно – проснуться здесь после столь долгого отсутствия. В комнате, где они с сестрой жили в детстве. Точнее, сначала до ухода Табити в Красный дом, а потом – после возвращения оттуда. Так что, по правде, тогда это была комната Ане. Но теперь сестра с мужем занимала бывшую спальню родителей, а эту уступили Табити.

Вчера, когда она ехала по заснеженным улицам, ей казалось, что время в городе остановилось. Все было как всегда в это время года – пушистые хлопья, падающие с неба, расчищенные в сугробах дорожки, дети, бегающие по этим дорожкам с еловыми и сосновыми ветками, лавки и базары, торгующие всем, что потребно в канун Полузимья, огромная пышная елка на главной площади. Она тихо выругала себя за то, что так неприлично расчувствовалась. Наверное, виной тому было то, что она вернулась в канун праздника. Главного праздника в жизни Злата.

А сегодня от этого ощущения не осталось ничего. Только вот… странно проснуться здесь. Вчера они легли поздно – Ане обрушила на нее ворох рассказов о том, что случилось за минувшие годы, всплакнула, повествуя о смерти родителей, и вновь развеселилась из-за того, что сестра вернулась. Ее мелкий крутился рядом, норовя встрять в разговор, а муж солидно помалкивал и разливал настойку по серебряным бокальчикам, которые Ане выставила на стол по торжественному случаю.

После этих посиделок и с устатку Табити и проснулась поздно – сквозь ставни вовсю пробивался солнечный свет. Она уж и не помнила, как давно не позволяла себе валяться в постели. Ладно, понежилась, и хватит.

Она едва успела натянуть штаны и рубаху, как в дверь просунулась лохматая мальчишеская голова.

– Тетя Таб, а тетя Таб…

– Мелкий, тебя не учили, что стучать надо?

– Н-ну…

Табити одернула себя. Пацан еще просто не понимает, что надо стучать, он же у себя дома. Девять лет. Родился после ее отъезда, вчера увидел тетку в первый раз. И, сообразив, что суровая тетка не сердится, просочился в комнату.

Таффи – белобрысый, веснушчатый мальчик. Табити попыталась сообразить, похож ли он на своего отца, но лицо Бана упорно ускользало из памяти.

– А вы, стало быть, встали уже.

– Ну… Икелас рано сейчас встает. Ему в лавку идти, а мама ему поесть готовит…

Отчим Таффи был торговцем, и, как поняла Табити из вчерашних разговоров, торговцем вполне преуспевающим – насколько можно преуспевать в городе, отдаленном от столиц и больших ярмарок. Впрочем, нечего грешить на город – Элат, похоже, сейчас процветал, или это из-за праздника так показалось.

– Она и тебе приготовила, там на плите стоит, чтоб не остыло. Тетя Таб, а можно меч потрогать?

Ну конечно. Естественно, ему хотелось не тетку к завтраку позвать, а к настоящему оружию прицепиться.

– И думать не моги. Знаешь, что положено делать, когда боевое оружие хватают без спросу? Руки отрубать.

– Так я ж со спросом… – Гляди-ка, не испугался. А ведь Табити сказала чистую правду. – И я только подержать… где я еще такой увижу. В Элате ж ни у кого мечей нет, топоры да пики…

– Отчего же? У Зимней стражи есть мечи.

Таффи фыркнул.

– Так у них же оружие не взаправдашнее, видимость одна.

Табити нахмурилась. С чего мелкий так решил?

– Ты мне лучше скажи – Полузимье на носу, почему елку в доме до сих пор не поставили?

– Икелас обещал, что купит… только ему все некогда, сейчас же у него самая торговля, перед праздником…

– Хорошо. Я сама схожу на базар.

– Да ничего, я уже большой, чтоб елку для меня ставили… так Икелас говорит.

– Он не прав. Это обычай Элата. Не важно, сколько лет хозяевам – в Полузимье в доме должна быть елка. Ну или пихта. Или сосна. Отчим твой – приезжий, обычаев не знает. А ты должен соблюдать. Скажи матери, я сейчас спущусь.

Ане была с утра занята тем, что чинила одежду мужу и сыну, и кухня оказалась в распоряжении Табити. Но спокойно позавтракать ей не удалось. Грохнула входная дверь, слышно было, как Таффи завопил: «Дедушка пришел!», и вскоре на пороге воздвигся Ульвин. Табити встала из-за стола, отодвинула миску с пшенной кашей, поклонилась.

– Здравствуй, дочка. Мы уж и не чаяли в живых тебя увидеть.

– И тебе здравствовать, почтеннейший. Завтракать будешь?

– Скоро уж обедать пора, – проворчал старик. – А вот горячего бы я выпил. И покрепче чего.

Табити едва не ляпнула: «Не рано ли?», но удержалась. Она Ульвину не родственница, чтоб делать ему замечания.

– Сейчас. – Она поставила травяной взвар на плиту подогреваться и полезла на полку за бутылью с настойкой, но не нашла ее. – Вот же ж демон, наверное, Икелас в буфете запер. Ничего, сейчас ножом дверцу подломаю…

– Не стоит. Хотя Икелас, конечно, сволочь – от хозяйки продукт запирать.

– Что ж, это их дом.

– Это твой дом.

В словах старика был резон. Именно Табити как старшая дочь должна была унаследовать дом. Но ее не было слишком долго, никто не знал, жива ли она, и потому после смерти родителей дом отошел к Ане. А когда та вторично вышла замуж, стал ее приданым.

Табити наполнила чашку, отрезала хлеба от краюхи, поставила это перед стариком. Даже если он не хочет есть, одним питьем не угощают, таков обычай.

– Не надо было тебе уезжать, – сказал он, шумно отхлебнув. – Мало ли какие обиды… лучше бы Бан на тебе женился, да…

Все в городе считали, что Табити уехала из города, потому что Бан предпочел ей младшую сестру. Пускаться в объяснения, что все было как раз наоборот – это она не хотела замуж, хотела повидать мир, а Бан женился от обиды, – было влом. Все равно никто не поверит.

– Я так и не спросила вчера – от чего он умер? Вроде не болел ничем…

– Деревом его придавило. Подрядился летом в бору рубить – вот ему и сказалось.

– Как так? – Табити была озадачена. В Элате никогда не рубили хвойные деревья, кроме как к Полузимью – только тогда запрет снимался. Для построек и на дрова хватало деревьев других.

– А вот так. Это когда еще дорогу начали строить. Понаехали чужаки, обещали платить за сосны и ели вдвое. Ну, мой-то дурачок и повелся. После этого никто из местных больше обычай не рушил, всем жить охота, да только мертвых не вернешь. И Ане, корова безмозглая, не отговорила его. Вот если б ты была…

– Что свершилось, то свершилось. – Разговор этот был Табити неприятен. – Ты сам сказал, почтеннейший, – мертвых не воротишь.