Наталья Иртенина - Застенок

Любовь, стихи и смерть – слова-синонимы…

Но морок внезапно пропал.

Роман проснулся. Долго лежал на спине, закинув руки за голову. «К врачу, что ли, сходить? – уныло размышлял он, наблюдая, как утро раскрашивает предметы в естественные цвета. – Только какому – психиатру или сексопатологу? И что они могут прописать – смотреть порнуху и делать зарядку по утрам?»

Эротические кошмары, регулярные, как запои алкоголика, и противоестественные, как завтрак каннибала, мучили Романа с тех пор, как он вышел из детского возраста. Поначалу он не придавал этому большого значения, но когда годы юношеской гиперсексуальности миновали, а кошмары остались и сделались еще изощреннее – вот тогда он призадумался. А призадумавшись, обеспокоился своим нравственным и психическим здоровьем. Все ли у него, в самом деле, в порядке? Нет ли какого изъяна в душевной организации? Но посоветоваться было не с кем – он умер бы со стыда на месте, если бы кто-нибудь прознал про его беду. Поэтому беда держалась в тайне строжайшей, под семью замками. Определения «тайный эротоман» Роман страшился, как черт ладана.

А кошмары продолжали глумиться над ним, держать в трепетно-мучительном плену и перерастали в нечто большее, чем просто сны. Кошмары переползали в жизнь – они становились неотличимы от реальности. Роман начинал путать явь со сном и уже плохо понимал, где проходит грань между ними.

О его маленьком тюремном приключении Рита так и не узнала. И не потому, что Роман не хотел ее расстраивать. Он попросту не мог решить, был ли это сон в майскую ночь или все случилось на самом деле. Реальными и доказательными были только пять строф, сложенных во славу свободы. Более ничего. Эпистола тюремного духа, посвящавшего его в боги, аргументом не являлась.

Марго о кошмарах было известно, но их содержание Роман тщательно скрывал. Тайна продолжала витать под потолком его спальни…

– Отчего ты сегодня такой печальный? – спросила Марго.

– Я не печальный, я задумчивый.

– Тогда скажи, о чем ты думаешь, – потребовала она.

– Я думаю о том, что сны – это другая жизнь. Если, к примеру, сложить все сны одного человека за всю жизнь, слепить из них длинный-длинный свиток – получится, что он прожил не одну, а как минимум две жизни. А то и три, или пять одновременно.

– Чепуха! – авторитетно возразила Рита. – Сны – всего лишь бдение мозга над дневными впечатлениями.

– Никогда у меня не было таких впечатлений. Кто их в меня запихнул? И вообще – где тогда гарантия, что я сейчас не сплю и не вижу сон, в котором разговариваю с тобой? Если явь и сон – это одни и те же впечатления?

– Гарантия, говоришь? – Рита обвила его руками и повалила вместе с собой на кровать. – Такая тебе подходит?

– Безобразница, – проворчал Роман, охотно вовлекаясь в игру и распуская руки по заветным девичьим местам.

Час спустя он мысленно заканчивал прерванный диалог. «Нет, никакая это не гарантия. Этого добра, да еще в энной степени экзотики, у меня полным-полна коробочка». Он кисло усмехнулся и взял губами прядку светлых Маргошиных волос.

А проверить подлинность давешнего злоключения можно только одним способом. Навестить цветочный киоск и, не подходя близко, прояснить ситуацию. Если там торчит все та же девица вместо Старика – значит, не сон. Но оживив неприятные воспоминания о том, как ему ломали руки два здоровых бугая в штатском, Роман покрылся испариной. Может, все-таки не стоит?…

Колебался он недолго.

«Нет уж, хватит с меня стариков и старух. Сыт по горло. Благодарствуйте».

Со старухой совсем недавно вышла неприятная оказия. Бабушка чуть не женила его на себе – но, слава богу, все обошлось. Он вел ее, белоснежно наряженную. Плотная, непрозрачная фата прикрывала лицо невесты. Гости кричали «Горько!». Роман не хотел – они настаивали. Невеста льнула к нему, напрашиваясь на поцелуй. Он взялся за фату и, чуть помедлив, откинул резким движением.

На ее сморщенном личике играла беззубая улыбка, две седые прядки у висков вились упругими колечками, единственный глаз смотрел с нежностью и обожанием – второе око вытекло давным-давно, складки на тощей шее образовывали нечто вроде жабо, а дурманящее дыхание едва не сбило жениха с ног. Гости напирали, требуя соединить уста. Роман содрогался от тошноты, но не мог оторвать от нее глаз – не было сил противиться колдовству. Крепко зажмурившись, Роман коснулся губами запавшего рта… Пробуждение было кошмарным. Никогда еще он не испытывал такого мучительного стыда и неописуемого отвращения к себе. Острый спазм желудка катапультировал его из постели и погнал в уборную…

Рита безмятежно посапывала, уткнувшись лицом в его плечо. Роман задумчиво перебирал в пальцах ее шелковистые волосы, совсем непохожие на сон.

Марго была настоящей. И, кажется, он был рад этому – впервые в жизни.

7. Муки поэта

В первый день лета по дороге в редакцию мысли Романа были заняты трупами. Похоронный звон отмеривал ритм четырехстопного амфибрахия, слова сплетались в могильный венок, абсолютная горечь бытия увы, не серебряного – глиняного века припорошила улицы города. Трупное окоченение было повсюду, и не виделось от него спасения. Вот и еще один трупный артефакт. На тротуаре, прижавшись к решетчатой оградке, лежала дохлая кошка. В метре от нее переполненный мусорный ящик изящно изрыгивал из широкого зева под ноги прохожим трупы упаковок от мороженого и чипсов…

В редакции он чуть не до смерти сходу напугал подвернувшуюся под руку бухгалтершу. Анна Михайловна симпатизировала Роману всей душой – широкой и по-женски всеобъемлющей. Общего дамского любимца эта душа вмещала в себя в качестве чисто платонической отрады. Порог сорокалетия давно был оставлен почтенной дамой позади, в туманных и непроглядных далях, муж скрылся из виду там же, не снабдив супругу детьми. Нерастраченный потенциал Анны Михайловны – и женский, и материнский – теперь изливался целиком на Романа.

– Анна Михална, посмотрите на меня, пожалуйста, внимательно.

– Плохо себя чувствуешь, Рома? – обеспокоилась та. – Не заболел ли?

– Да я не о том. Вы мне скажите, я похож на труп?

– Да что ты! – Анна Михайловна изменилась в лице и замахала руками. – Ты, Роман, брось эти шутки!

– Ну а все-таки? – настаивал живой труп.

– Совсем не похож! Да точно ли ты здоров?

– Здоров, Анна Михална, здоров. – Роман был серьезен и печален.

– У тебя что-то случилось, – определила Анна Михайловна. – С девушкой поссорился? Или в историю попал?

– Не беспокойтесь, ничего такого со мной не случилось. Пустяки.

Анна Михайловна озабоченно смотрела ему вслед.

Вся редакторская компания была уже в сборе.