Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

— Ты несправедлива к художнику, — серьезно парировал Михаил. — Да, Хаюрдо работает быстро, но никогда из-под его кисти не выходила мазня.

— По-твоему то, что мы видим сейчас, — это шедевр?

Бородка клинышком вздернулась, и ее обладатель не дал ответить Михаилу, подскочил на месте как напружиненный, вклинился в диалог, обращаясь к Лилии:

— Что вы говорите? Что слышат мои уши? Как вы можете, мадемуазель, так отзываться о великом? — По его лицу метался неподдельный ужас, губы и руки дрожали. — Его картины уникальны!

— Посему их выставили на продажу в этой забегаловке, — колко съязвила Лилия.

— Это уже слишком! — вмешалась продавец. — У нас не забегаловка. Раскройте глаза пошире.

— Мадемуазель, нельзя же переходить все границы. Если вы не понимаете искусства Хаюрдо, это не означает, что он перестал быть великим! — с осуждением выпалил мужчина с бородкой.

— Помолчите, дедушка! Вы уже надоели! — метнула в него негодующий взгляд Лилия. — В конце концов, я не с вами разговариваю!

Спутники этого мужчины собрались было поддержать его, но, услышав резкий окрик девушки, проглотили языки. Женщина смущенно опустила лицо, пряча следы былой красоты. Вдобавок Эльвира набросилась на них:

— Вам лучше не вмешиваться. Все обман, мошенничество.

— Никакого обмана, — тут же отреагировал Михаил.

— А приодеть нас в такие наряды — это не обман? — возмутилась та. — Если на картинах мы, то почему он нарисовал нас в таких одеждах? Мне, например, не нравится это. Почему мы так выглядим?

— Потому что на картинах вы — не только вы, — пояснил Михаил.

— Что значит «не только мы»? А кто же еще? — нахмурилась Лилия.

— Ваши предки в восемнадцатом веке.

— Предки? И где они? Я никого не вижу. — Она с иронией сделала поворот головой.

— Не надо понимать буквально. — Лицо Михаила было серьезным. — Это вы, но в платьях, какие носили ваши прямые предки в том веке. Вдобавок вы, как две отшлифованные бусинки, похожи на тех своих прародителей.

— Откуда тебе известно? — в уголках губ Лилии плавала насмешка.

— Это известно Хаюрдо, — пояснил Михаил. — Он был знаком с ними. На тебе одежда придворной дамы. Твоя прародительница была фрейлиной у императрицы Елизаветы Петровны. А прародительница твоей подруги Эльвиры была у нее прислужницей. Хаюрдо в то время был придворным гофмалером, то есть художником, жил, как многие, при дворе и рисовал портреты императрицы, сановных царедворцев, других знатных государевых слуг и иные картины, какие хотела видеть Елизавета Петровна. Писание портретов никогда не утомляло его. Среди них он не чувствовал себя одиноким, вдобавок разбавлял свою работу тем, что волочился за дамами, а равно за фрейлинами Елизаветы Петровны. И, конечно же, знал твою прародительницу и ее прислужницу. Очень хорошо знал их. В конце концов это привело к тому, что спустя какое-то время попросил руки фрейлины.

— Я должна поверить этому бреду? — засмеялась Лилия. — Ты все выдумал сейчас или заранее подготовился? Красивая сказка. Увлекательная. Но небылица. Ты вышел из берегов, Михаил. Я готова поверить, что эти картины писались с похожих на нас девушек. Это, очевидно, было бы правдой. Иначе как объяснить их появление, если мы не позировали никакому художнику?

Затоптавшись нетерпеливо, подал голос Леопольд:

— Да это же в наши дни очень просто делается, — пробасил с уверенностью в голосе, которой совсем недавно у него не было. — Вас сфотографировали, а потом срисовали с этих фото.

— За несколько часов, да? Ты не дружишь с головой, Леопольд! — Лилия обожгла его взглядом. — Мы с Эльвирой это уже заметили. И, признаться, это нас напрягает.

— А ты, как я смотрю, дружишь. Фыркаешь возмущенно, называешь бредом басни этого человека, — глянул на Михаила, — а у самой скулы сводит от желания, чтобы твоя прародительница была фрейлиной императрицы.

— Ничего у меня не сводит! Хотя, признаться, эта выдумка гораздо лучше твоей про кучерявого.

— Ничего я не придумал, — огрызнулся Леопольд.

— Любопытно только, откуда ты все-таки узнал про выставку Хаюрдо?

Оживившись, вперед взволнованно выступил все тот же мужчина с седой бородкой клинышком. Как будто вопрос был обращен непосредственно к нему. Он перед этим несколько раз намеревался вставить свое слово в том либо ином месте разговора, но попытки не увенчались успехом. А вот теперь, суетно двигаясь, заговорил с запалом:

— Да ведь об этом знали многие горожане. Да и как было не знать? — Он суетился. — Во многих местах в городе были развешены объявления. И потом, по телевизору реклама шла. Вы разве не видели ничего? Как это может быть? Ведь это же Хаюрдо!

— Дедушка, что вы сильно волнуетесь? Не стоит так разоряться! — осадила Эльвира. — Не хватало, чтобы сердечный приступ вас хватил!

— Не бойтесь, барышня, я не умру от сердечного приступа! — парировал мужчина.

— Никто не знает, когда и как умрет, — возразила она.

— Я знаю! — проворчал тот, недовольный тем, что его прервали.

— Любопытно, — протянула она.

— Ничего любопытного, мадемуазель. Знаю, и все!

— Может, и про меня знаете? — полюбопытствовала Эльвира.

— Я не провидец, барышня, и про всех знать не могу! — отступил в сторону.

— Жаль.

— Не стоит жалеть, — успокоил Михаил. — Иногда ненужные знания приводят к трагедиям. В истории есть много примеров этому.

— Мне всегда казалось, что ненужных знаний не бывает, — не согласилась Лилия. — Любые знания полезны. Но разговор сейчас не об этом. Зачем ты сочинил про фрейлину?

— Да-да, — торопливо поддакнула Эльвира. — И про служанку. Мне это не по вкусу.

— Я никогда ничего не сочиняю, — повысил голос Михаил. — Мне известно это от Хаюрдо. К тому же из истории прошлого, как бы ни хотелось, невозможно ничего выбросить. Сколько бы потомки ни ломали ее, она пишется не ими и существует независимо от них.

— И в каких же это анналах кроется история моих предков, о которых я никогда не слышала? — в уголках губ Лилии порхнула усмешка.

— К сожалению, среди людей редко кто знает свою родословную. Как правило, многим потомкам неизвестны их предки, — с некоторым разочарованием напомнил Михаил.

— И что это меняет? — пожала плечами она.

— Многое. Не помнишь ты — не будут помнить о тебе.

— Разве это так важно?

— Для человека очень важно. Но не всякий понимает это.

— Какая разница человеку, будут о нем помнить после смерти или нет?

— А для чего он тогда проживает жизнь? — вопросом на вопрос откликнулся Михаил.

— Ну хватит! — отмахнулась она. — Это уже философия. Вернемся к этим картинам. Ты обманул нас.

— Как?

— Вчера утром на выставке ты пообещал подарить нам картины, но уже вечером привез их сюда и выставил на продажу.

— Во-первых, не я их выставил на