Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман
Неста рассмеялась.
– Для другого мужчины, – произнес, стиснув кулаки, Кертис.
– Нет. Это все – для меня самой, – сказала она с интонацией, которую он не понял, так как был чересчур разгневан.
– Мне давно следовало прекратить это раз и навсегда…
– Каким образом?
– Посадить тебя под замок – если это необходимо! – В тот момент он готов был сделать и что-нибудь похуже.
– И зачем тебе сажать меня под замок? Ты ведь сам это начал.
Кертис изменился в лице при свете свечей. Он вспомнил старую житейскую мудрость: если что-то пугает тебя, значит это почти наверняка – правда.
– И это была даже не твоя прихоть. Ты и впрямь думал только обо мне.
– Неста! – воскликнул он. – Скажи мне, что с тобой происходит?
Не отвечая, она достала мелкое блестящее лезвие и стала подпиливать ногти. Всегда сопровождавшее это занятие отчуждение от внешнего мира защитной ширмой снизошло на нее. Чувствуя страх, стыд и жалость, Кертис подошел к ней. Он придвинул стул поближе и обнял свою жену за плечи.
– Неста, – сказал он. – Давай вернемся к тому, что было раньше.
Он попытался поцеловать ее. Прежде чем его губы коснулись ее губ, он почувствовал острую боль. Кертис поднес свободную руку к щеке – та была испачкана кровью.
– Назад! – взвизгнула Неста. – Не заляпай мне платье!
Теперь он обеими руками прижимал платок к щеке. Казалось, кровь хлещет ручьем – на Кертиса будто бы даже нахлынула мимолетная слабость. Неста поднялась и встала в угол комнаты, пристально глядя на него. Он видел, как блестят ее глаза сквозь белую шелковую вуаль.
Несмотря на боль от травмы и дискомфорт от вида крови, Кертис уловил кое-что еще. Он предположил, что Неста, хотя это казалось немыслимым, ударила его маленькой острой пилкой. Но когда она встала, свет упал на ее руки – и он увидел, что каждый из ее накрашенных ногтей был заточен до смертельной остроты.
– Так вот зачем маникюр… – пролепетал он.
– Спасибо, что хоть сейчас заметил, – откликнулась Неста негромко. Кертис уселся за дальний конец стола, положил на столешницу локти, поднес к лицу замаранный платок. – Да, они стали жутко быстро расти. Я все время пытаюсь их сточить.
Кертис взглянул на нее.
– Подпилить, чтобы они стали, как у всех. Такими, как ты хочешь.
– Это самое ужасное, что я когда-либо слышал.
Неста распалилась не на шутку.
– И с каждым разом все труднее и труднее – чем больше я их спиливаю, тем острее они становятся. Не знаю, как я еще все попытки не оставила!
Кертис пытался взять себя в руки.
– Послушай, дорогая, – сказал он ей через стол. – Тебе явно нездоровится. Дай мне всего минутку привести себя в порядок, и я пойду навещу Николсона. Уверен, он сможет тебе помочь. – Николсон был их семейным врачом.
– Если ты думаешь, что я умом тронулась – нет, все не так. – Эти слова она произнесла, и бровью не поведя, предельно спокойно – и Кертис, уже приподнявшийся, остановился и сел обратно. – Эта проблема исходит из тела, а не из души. Не думаю, что Николсон сможет, не преуспев с одним, излечить другое. – Неста положила руки на стол, сцепив пальцы. – Ну, у тебя есть еще какие-нибудь предположения касательно меня?
– Должен же кто-то нам помочь! – Он в отчаянии подумал о психиатрах, психологах в центрах поддержки института брака, о всех других похожих оплотах веры посреди Ничего. Кертис никогда даже не задумывался, что ему придется ступить на подобную территорию.
– Возможно, то, что мне нужно, – это салон уродства. Ты случайно не знаешь ни одного такого?
– Я никогда не видел тебя такой красивой. – Он перестал играть отведенную ему роль – и высказал свою, лично выстраданную мысль.
– Но ты все равно не хочешь меня, так? Или с оговорками? Или не сейчас?
– Конечно я хочу тебя. Ты моя жена. Если бы только все могло быть так, как раньше. Только это мне и нужно…
Она взяла изысканный графин, одно из их новых приобретений, и наполнила изящный бокал для вина.
– Знаешь, я понятия не имела, – сказала она, – как глубоко это проникает. Большинство людей и знать ничего не знают. Ничегошеньки. До самого дна жизни. – Неста осушила бокал. Капля красного вина повисла у нее на губах. Она хищно облизнулась.
– Что это значит? Я тебя не понимаю.
Рассматривая ее и пытаясь разгадать, чем она удумала его задеть в этот раз, он на мгновение разуверился в том, что Неста выглядела как-то иначе в тот день, когда Кертис на ней женился. Белая вуаль была уже тогда. Однозначно изменились лишь руки.
– Ты меня не понимаешь, так что и хотеть меня ты не можешь, – сказала Неста.
– Но я действительно хочу тебя! – воскликнул Кертис. – Я пытался поцеловать тебя, а ты мне не позволила.
Она стояла, уперев кончики пальцев в белую скатерть, устремив яркий взгляд на него, и Кертису вспомнилась когтистая богиня с прекрасным незабываемым лицом – ее он однажды видел в компании той женщины, с которой он был до Несты.
– Ты сказал, что хочешь поцеловать меня. Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз видел мое лицо? Как думаешь, ты все еще узнал бы меня?
Она начала снимать вуаль. Затем взяла один из тяжелых подсвечников и медленно поднесла его к своему лицу. Кертис все еще не мог определить, что в ней изменилось – если не считать того, что сейчас на лице Несты красовался тщательно нанесенный макияж.
– Что скажешь? – настойчиво воззвала она.
Кертис не двигался. Он сидел, все еще прижимая руку к щеке, и глядел на ее знакомое лицо – как Одиссей на Цирцею.
– У меня нет ни одной портретной фотографии. Кроме вот этой вот. – Поставив свечи, она открыла сумку и протянула через стол дагерротип на половине пластины. Кертис даже не взглянул на него. – Удивительно, что делает макияж, когда есть хороший материал для копирования. Как думаешь – похоже на меня вышло?
Кертис швырнул дагерротип на пол, раскрошил пластину каблуком.
– Ну да, теперь уже без разницы, – сказала Неста, – хотя, сдается мне, то было одно-единственное оставшееся свидетельство. Мне стало так трудно заставлять себя любить этот образ – все равно стоило перестать даже и пытаться. Есть пределы возможностей даже и у макияжа – сам знаешь. Кроме того, с какой стати мне это делать? Смотри в последний раз, Кертис, ибо все, что вскоре останется, – твоя память.
Она задувала свечи одну за другой. Кертис закрыл свое поцарапанное
