Виталий Кулик - Ведьма полесская

— А может, притвор чинит, — усомнился батюшка.

— Вряд ли. Такой вон взгляд, как сейчас у неё, притворно не состроишь.

— Ну, тогда, может быть, и взаправду оно так будет лучше. Да и мне теперь спокойнее будет. Мало ли что взбредёт в помутившуюся голову, — отлегло на сердце у батюшки, не на шутку струхнувшего от предсказания Марыли.

Священник долго читал молитвы, оберегающие от бесов и нечистой силы. И это вместо того, чтобы отпевать усопшего! То ли от воздействия молитв, то ли от истощения сил Марылька в конце концов сдалась и уснула безмятежным сном прямо возле маленького гробика.

Немного порассуждав о Марыле, Прохор и священник неизбежно вернулись к делам земным и неотложным.

— Сына хоронить надобно… И так уж припозднились, — глядя на гробик, горестно заметил Прохор.

— Да, да… конечно, — согласился батюшка и замялся. — Непривычно без людей-то… Надо бы позвать…

— Угу, — кивнул Прохор и, глянув на скрючившуюся у гробика Марылю, добавил: — А её, если что, — в хлев. Там посидит, пока похороним.

— Да уж… Можно и кого-то из мужиков оставить, чтобы приглядели.

Прохор задумчиво глядел на спящую Марылю, а затем, согласно кивнув головой, вышел из хаты.

Похороны… Плакала душа. Плакало сердце. Плакал Прохор. Слёз своих мужских и рыданий не стеснялся, не прятал. Уж слишком много горя и страданий выпало на его долю.

Скорбно шумела листва, прощаясь с Егоркой: не дождался лес преемника заботливого. И спряталось солнце за тучу, не смогло глядеть на смерть детскую, на горе и слёзы людские. Даже небо прослезилось коротким летним дождём. Казалось, сама природа оплакивает безвинно пропавшую младенческую душу, совсем ещё чистую и безгрешную. Всё вокруг было поражено скорбью! И лишь одна молчаливая река виновато несла свои потемневшие воды, а волны, цепляясь за берега, угрюмо урчали в оправдание: «Люди сами во всём виноваты…»

Глава 26

Разбитый и подавленный Прохор медленно плёлся по лесной дороге в сторону Каленкович. Невесёлые думы стаей воронья кружили в сознании. Молодой парень с первой сединой, безвременно появившейся в чёрных кудрях, возвращался в родную батьковскую хату. Возвращался ни с чем…

Вот он остановился у опушки. Почти три года прошло с той поры, когда лукавая судьба свела его на этом месте с ведьмой. Уж не видать и пепелища от костра, всё травой поросло. Три года назад здесь и начались его мыканья. Чего он достиг за это время? Что нажил своим трудом и потом? Ничего! Детей нет, семьи нет, всё нажитое добро оставил Марфе с детишками и ополоумевшей Марыле.

Марылька… Вот уж не ожидал от неё такого! До чего ж скрытная и коварная девка оказалась. А главное, никто в селе и заподозрить не мог, что зналась с нечистью. Да ещё как зналась! Что ж, воздал Бог по заслугам. Сначала сына забрал, а потом и разума лишил. Как приключилась беда с головой, так и начала бегать по улице за местной такой же слабоумной, всё общества искала себе подобного, да грозилась весь свет проклятиями извести. Сначала все шарахались от неё, а потом к пустым угрозам люди особо и не стали прислушиваться, но держались всё ж от греха подальше. И даже у местной, недалёкой умом бабы хватало соображения избегать такой товарки.

А в последнее время ополоумевшая Марылька всё поквитаться грозилась с Химой окаянной, к болоту Гайстрову рвалась. Раза два или три люди замечали и возвращали несчастную из леса. Но потом она всё же исчезла из виду. Говорили, что к сгоревшей избушке Химу ушла искать да и пропала где-то там. То ли заблудилась, то ли вслед за Химой её потянуло в болото да в трясине, так же как и Хима сгинула — кто его знает. Во всяком случае, больше никто и нигде не встречал Марыльку. Пропала полоумная.

А Марфу жалели. Осталась без всякой помощи. Сама с никудышным здоровьем, да дети для помощи ещё не набрали ни годков ни силёнок.

По бедственному положению бывшей тёщи Прохор особо не убивался. Конечно, было жалко бабу, но помогать и заботиться о её семье у Прохора ни разу не возникло желания. Он даже хату покойного приказчика обходил далеко стороной. Тут хоть бы со своей долей разобраться да в колею жизненную войти. «Да-а, неласково обошлась со мной жизнь. А может, и сам во всём повинен…» — мрачно размышлял Прохор и сильно сожалел. Сожалел и корил себя, что не разглядел, не удержал истинную голубку свою. Та, в которую, не оглядевшись, поверил, оказалась страшным человеком. А той, к которой потом потянулись душа и сердце — не доверял и в злом умысле подозревал. «Эх, Янинка, упустил я тебя, недарека этакий», — вздыхал Прохор и продолжал вяло отмерять версту за верстой. «Спасибочки пану Хилькевичу. После царёвого указу об освобождении крепостных, сразу вольную давал. Отпускал без всяких околичностей, но просил всё ж повременить, подождать до весны, с севом подсобить. А после посевной сам и посоветовал возвернуться на вотчину батьков. Видел, что не будет житья мне в Черемшицах», — с благодарностью думал Прохор о поступке Семёна Игнатьевича.

В дороге Прохору повезло. Два раза его подбирали попутные подводы, но всё равно путь предстоял ещё долгий и до ночи ему никак не добраться. На этот раз с наступлением сумерек Прохор без всяких колебаний зашёл на придорожный хутор и попросился на ночлег.

Худой, но жилистый хозяин долго чесал впалую грудь, подозрительно разглядывая незнакомца. К нему, наверное, не впервой обращались с такой просьбой, и он скрупулёзно взвешивал в уме, какую выгоду будет иметь.

Прохор сообразил, по какой причине у крестьянина глаза косились в нерешительности. Достав из кармана несколько медяков, он протянул мужику. Того тут же словно подменили:

— Ну, в таком разе, милости просим. Мы уж потеснимся, а лишняя копейка в селище никогда не помешает.

Хозяин услужливо провёл путника в избу.

С печи на Прохора уставились с дюжину детских глаз. «Целый выводок… словно совята. Попробуй всех прокорми», — мрачно подумал Прохор и спросил мужика:

— А хозяйка где?

Тот как-то неловко пожал плечами и грустно ответил:

— Так я и за хозяина… и за хозяйку. Нема у меня бабы… перед самой Пасхой померла.

Прохор ничего не сказал. Взглянув на детей, он лишь сочувственно вздохнул.

— Может, поесть чего хочешь? — поинтересовался хозяин. — Молоко есть… немного, конечно… сала трошки… Недорого запрошу…

Совсем по-другому Прохор взглянул на мужичка. Хотя на дворе и цвела весна, но в его блёклых глазах стояла какая-то необъяснимая осенняя печаль. «Горемыка, коих не счесть на свете белом…» — подумалось Прохору, и он тихо сказал:

— Давай. Я заплачу.