Скарлетт Томас - Наваждение Люмаса

Я не хочу смотреть в окно, но смотрю. Теперь в фокусе снова мои собственные страхи. Все, что я когда-либо написала, горит. Кто-то стирает мое имя со всех документов, на которых оно когда-либо появлялось. Не знаю, откуда я все это беру. Кажется, тут нет никакой логики, но может быть… Я пытаюсь снова подумать об Адаме, и, словно я заказала себе это воспоминание в здешнем эквиваленте самого расторопного в мире фастфуда, Адам немедленно появляется за окном: он трахает мою маму. Он трахает мою маму и говорит ей: «Какая еще Эриел? Я даже имени такого никогда не слышал». А потом он, кажется, оборачивается и видит, что я на них смотрю. И смеется. А потом тыкает ее в ребра и показывает на меня, и они смеются вдвоем. «Не сейчас, Эриел, — говорит моя мама. — Мир не вращается вокруг тебя одной».

Машины, думаю я. Я за рулем. Я еду из Фавершема в Лондон. Ну же. Я убегаю из монастыря, от людей из проекта «Звездный свет». И вот я это вижу, чувствую. Я у себя в машине, и я въезжаю в зону страха. Через окно поезда я вижу, как двое мужчин преследуют меня в своей черной машине, на шоссе кроме нас почти никого, над нами — серое небо, а вокруг лежит снег — на полях, на крышах и на изгибах аварийной полосы. Я вижу их за собой и знаю, что это конец. Если бы это было кино, я бы от них оторвалась. Но они вышвырнут меня с дороги, и с какой бы бешеной скоростью я ни мчалась и как бы усиленно ни работала головой, ничто мне уже не поможет. Моей жизни суждено закончиться грудой помятого металла и брызгами крови на лобовом стекле. Я не хочу туда, но придется. Придется перебраться отсюда туда. Мой разум открыт — я чувствую это инстинктивно. И этих людей там на самом деле нет, они — всего лишь мой страх.

По крайней мере, я надеюсь, что это всего лишь страх.

Как мне выйти? Ничего другого мне в голову не приходит, и я подхожу к дверям.

За окнами все та же сцена. Я сосредотачиваюсь на ней и нажимаю на кнопку открытия дверей. Поезд продолжает движение, но двери открываются, и…

Шесть утра, я на шоссе А2. На знаке написано, что если продолжать ехать прямо, в конечном итоге я окажусь в Лондоне. Но мне туда не надо. Или, может, надо? Нет. Мне нужно на Μ25, а оттуда — поворот на Торки, где бы он ни был. Я смотрю в зеркало заднего вида: черной машины по-прежнему нет. А вот еще один знак — он указывает на разные съезды с дороги, по которым можно попасть в разные города Медуэя. Я живу здесь недавно, и все эти названия мало что значат для меня. Вот только… Один из них мне знаком. Это город, в котором живет Патрик. Но — что за черт! У меня дежавю. Я уже была здесь и сворачивала вот на этом повороте, и сюда ко мне приезжал Патрик и трахал меня в туалете за сотню.

Только это никакое не дежавю. Это было со мной на самом деле. Сначала было это, а потом я поехала в школу к Молли, и заблудилась в тропосфере, и, чтобы попасть сюда, переместилась во времени на поезде, полном страха и… Ладно, довольно о парадоксах. Я сворачиваю на аварийную полосу и достаю сигарету. Одновременно я открываю кошелек, чтобы посмотреть, есть ли у меня по-прежнему то, что осталось от денег Патрика. Нет. У меня только £9.50, с которыми я выехала из дома, и бензин почти закончился. Я зажигаю сигарету и возвращаюсь на дорогу. Я еду в Торки. И не могу сдержать улыбки. Не знаю, где я на самом деле побывала, но почему-то впервые с тех пор, как я попала в тропосферу, я совсем не чувствую себя сумасшедшей. Все, что произошло, меня нисколько не тревожит. И я все-таки не проститутка, думаю я, снова пускаясь в путь. Я сделала то, чего хотела, и при этом, в общем-то, ничего и не делала. Или я все-таки сделала это, а потом записала поверх этого что-то еще? Впрочем, не так уж и важно. Выбрасываю из головы все мысли об Эбби Лэтроп — и о ДИТЯ — и, приближаясь к дороге М25, пытаюсь уговорить себя поклясться, что я больше никогда не стану совершать педезиса.

В полдень я въехала на большую безымянную парковку рядом с библиотекой Торки, милях в двухстах пятидесяти от усыпальницы св. Иуды в Фавершеме. На юго-западе снега не было, но солнце выглядело таким же серым и плоским, как дома, — можно подумать, будто январь перекодировали в двухмерный формат и передают по дешевому черно-белому портативному телевизору. Мне и тропосфера всегда кажется какой-то плоской, но тут ощущение хуже: я не уверена, что мне хочется жить в этом реальном мире, с его грязью и людьми. Впрочем, в том, что мне больше подходит тропосфера, я тоже не уверена. У меня оставалось полбака бензина, за который я «забыла» заплатить, но теперь мне нужны еда и кофе. Через дорогу от библиотеки я увидела кафе, примостившееся у большой, похожей на каменную плиту церкви незнакомой мне конфессии. Я решила для начала зайти в кафе, а уж потом воспользоваться бесплатным интернетом, который наверняка должен быть в публичной библиотеке. Поищу там местные замки, посмотрю что к чему. В памяти Берлема я видела замок, который находится в его городе, — он сравнивал его стены с кольцом великана, сорванным с пальца и брошенным на холме. Если это мне не поможет, поищу как-нибудь еще, но пока не знаю как.

Хотя теперь у меня и был план, я еще минут пять просидела в машине, собираясь с мыслями. Ну и поездочка. Я проехала миль двести, прежде чем перестать наконец постоянно смотреть в зеркало заднего вида в ожидании полицейских машин (я полагала, что полицию может заинтересовать, почему я не заплатила за бензин) и автомобиля типов из «Звездного света». Вскоре я поняла, что не знаю, где я. Я свернула в какой-то город, думая, что это Торки, но здесь не было ничего, что помогло бы отличить его от всех остальных британских городов, в которых я бывала, и оставалось только догадываться, добралась я до цели или нет. Указатели на большой кольцевой развязке утверждали, что тут поблизости одни только заводы и фабрики, но, если поехать направо, можно встретить супермаркеты «Сейнсбери». Остановившись на парковке супермаркета, я вышла из машины — я не делала этого с самой заправочной станции на М25. Ноги у меня дрожали. Я вошла в магазин и прямиком направилась к табачному киоску — купила себе дешевую пачку табака.

— Где я нахожусь, не подскажете? — спросила я у женщины из киоска, когда она дала мне сдачу.

Я произнесла это как можно обыденнее — ну а что, совершенно нормальный вопрос, — но женщина посмотрела на меня так, как будто я совсем не в себе.

— Вы в «Сейнсбери», дорогая, — ответила она мне.

Но, перекинувшись с ней еще парой фраз, я выяснила, что нахожусь не в Торки, и получила очень подробные инструкции, как попасть прямиком в библиотеку.

И вот теперь я сидела на автомобильной парковке, которую совершенно невозможно отличить от любой другой автомобильной парковки в любом другом городе, и смотрела, как люди выгружают из машин коляски и маленьких детей или заталкивают в багажник большущие блестящие пакеты с надписью «Распродажа». Мимо меня проехали две женщины на новомодных трехколесных мини-скутерах, немного похожих на электромобили из парка аттракционов, — казалось, по дороге они о чем-то спорили. Серый бетон вокруг усыпали старые окурки, знакомые обертки от фастфуда и пластиковые стаканчики из-под кофе. Я посмотрела поверх всего этого вдаль, на тоненькую линию растущих на пригорке деревьев с голыми ветками, отделяющих автостоянку от дороги. Деревья — единственное, что бросалось в глаза на мрачном сероватом фоне офисных зданий и такого же неба. И вдруг я кое-что увидела на этих деревьях: шесть или семь белок одновременно скакали по веткам — может, мне только показалось, но на каждом дереве все время оставалось по одной белке: они без остановки прыгали, сменяя друг друга и беспрестанно перемещаясь по деревьям, как пиксели на экране. Их силуэты отчетливо вырисовывались на фоне бледного неба. Зима, и одному Богу известно, чем они умудряются питаться в местечке вроде этого. Разве белки не должны впадать в спячку? Интересно, есть у них бог, который за ними присматривает, или за белок никто не молится? По спине пробежала дрожь. Что, если Берлем уже не там, где я его встретила, или же мне так и не удастся выяснить, где это? Я попыталась представить себе, каково это — быть белкой или каким-нибудь другим животным в бетонном урбанистическом пространстве, где за все нужно расплачиваться деньгами. Что я стану делать, если не найду Берлема? Домой возвращаться нельзя — думаю, правильнее будет сказать, что никакого дома у меня больше нет.