Брэм Стокер - Дракула

Все мы были в слезах. Мы не могли их сдержать и рыдали открыто. Она тоже плакала, видя, как воздействуют ее увещевания. Ее муж бросился перед ней на колени и, обняв ее, спрятал лицо в складках ее платья. Ван Хелсинг кивнул нам, и мы тихо вышли из комнаты, оставив эти два любящих сердца наедине с Богом.

Прежде чем они пошли спать, профессор загородил вход в их комнату, чтобы вампир не мог проникнуть туда, и уверил миссис Харкер в ее полной безопасности. Она сама пыталась приучить себя к этой мысли и, видимо ради своего мужа, старалась казаться довольной. Это было смелое усилие, и, я думаю, она была вполне вознаграждена. Ван Хелсинг оставил им колокольчик, чтоб они могли в случае надобности позвонить. Когда они ушли, Квинси, Годалминг и я решили бодрствовать поочередно всю ночь напролет и охранять бедную, убитую горем женщину. Первым выпало сторожить Квинси, остальные же постараются по возможности скорее лечь в постель. Годалминг уже спит, так как должен сторожить следующим. Теперь и я, окончив свою работу, последую его примеру.

Дневник Джонатана Харкера

Полночь с 3 на 4 октября.

Я думал, вчерашний день никогда не кончится. Я стремился поскорее заснуть, почему-то слепо веря, что, проснувшись, обнаружу какую-то перемену, а всякая перемена в нашем положении будет к лучшему. Прежде чем уйти спать, мы еще обсуждали наши дальнейшие планы, но не пришли к единому мнению. Мы знаем только, что у графа остался единственный ящик и что лишь ему известно, где этот ящик находится. Если он пожелает в нем спрятаться, то в течение многих лет мы ничего не сможем предпринять; и между тем даже мне от этой мысли страшно, я не смею о том и подумать. Знаю одно: если и может быть на свете женщина, являющая собой само совершенство, то это она, моя опозоренная бедняжка! Рядом с ее состраданием, которое она выказала вчера вечером и за которое я люблю ее в тысячу раз больше, моя ненависть к этому чудовищу достойна презрения. Господь не допустит, чтобы мир потерял столь благородное создание. В этом моя надежда! Мы несемся на подводные скалы, и Бог – наш единственный якорь спасения. Слава богу! Мина спит спокойно, без сновидений. Я боялся, что сны ее будут такие же страшные, как и действительность, вызывающая их. После захода солнца я впервые вижу ее такой умиротворенной. Лицо ее засияло тихим спокойствием, как будто его освежило дуновение весеннего ветерка. Сначала мне показалось, что это отблеск заката на ее лице, но теперь я вижу в этом нечто более важное. Я не сплю, хотя и устал, устал до смерти. Но я должен уснуть, потому что завтра надо все обдумать, я не успокоюсь, пока…

Позднее.

Я все-таки, по-видимому, заснул, так как Мина разбудила меня. Она сидела в постели с искаженным от ужаса лицом. Я все видел, так как мы не гасили света. Она закрыла мой рот рукой и прошептала на ухо:

– Тише! В коридоре кто-то есть!

Я тихо встал и, пройдя через комнату, открыл осторожно дверь.

Передо мной с открытыми глазами лежал м-р Моррис, вытянувшись на матрасе. Увидев меня, он поднял руку, предупреждая, и прошептал:

– Тише! Идите спать, все в порядке. Мы будем по очереди здесь сторожить. Мы приняли меры предосторожности.

Взгляд его и решительный жест не допускали дальнейших возражений, так что я опять вернулся к Мине и сообщил ей обо всем. Она вздохнула, и по ее бледному лицу пробежала едва заметная улыбка, когда она, обняв меня, нежно промолвила:

– Да поможет Бог этим добрым и смелым людям!

С тяжелым вздохом она опустилась на кровать и вскоре снова заснула. Я не сплю и записываю все это, но надо попытаться опять уснуть.

4 октября, утром.

В течение этой ночи я еще раз был разбужен Миной. На этот раз мы успели хорошо выспаться, так как серое утро уже глядело в продолговатые окна и язычок пламени на лампе казался лишь бледным пятнышком.

– Скорее позови профессора! – сказала она торопливо. – Мне нужно его немедленно видеть.

– Зачем? – спросил я.

– У меня появилась одна мысль. Думаю, она зародилась и развилась ночью, так что я этого не знала. Мне пришло в голову, что он должен загипнотизировать меня до восхода солнца, и тогда я сумею многое рассказать. Иди скорее, дорогой мой. Времени осталось мало.

Я направился к двери. Д-р Сьюард лежал на матрасе и при моем появлении быстро вскочил.

– Что-нибудь случилось? – спросил он в тревоге.

– Нет, – ответил я, – но Мина хочет сейчас же видеть Ван Хелсинга.

– Я схожу за ним, – сказал он, бросаясь в комнату профессора.

Минуты через две-три Ван Хелсинг стоял уже совершенно одетый в нашей комнате, в то время как Моррис и Годалминг у дверей расспрашивали д-ра Сьюарда. Увидев Мину, профессор улыбнулся, чтобы скрыть свое беспокойство, потер руки и сказал:

– О, дорогая мадам Мина, это действительно перемена к лучшему. Посмотрите-ка, Джонатан, мы вернули себе нашу Мину, она точно такая же, какой была всегда.

Затем, повернувшись к ней, он бодро сказал:

– Ну, чего вы от меня хотите? Ведь недаром же вы меня позвали в такой неурочный час.

– Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, – ответила она, – и притом до восхода солнца, так как я чувствую, что смогу говорить свободно. Торопитесь, время не терпит!

Не говоря ни слова, он заставил ее сесть в постели.

Затем, устремив на нее пристальный взгляд, он стал делать пассы, водя руками сверху вниз. Мина неотрывно смотрела на него несколько минут. Пока эго продолжалось, сердце мое стучало как отбойный молоток – я чувствовал, что наступил решающий момент. Постепенно глаза Мины начали смыкаться. Она замерла. Лишь по едва заметному колыханию груди можно было понять, что она жива. Профессор сделал еще несколько пассов и затем остановился; я видел, что с его лба струится пот. Мина открыла глаза, но теперь она казалась совсем другой женщиной. Глаза ее глядели куда-то вдаль, а голос звучал как-то мечтательно, чего я прежде никогда не слышал. Профессор поднял руку, призывая к молчанию, и приказал мне позвать остальных. Они вошли на цыпочках, заперли за собой дверь и встали в ногах постели. Мина их, видимо, не замечала. Наконец Ван Хелсинг нарушил молчание, говоря тихим голосом, чтобы не прервать течение ее мыслей.

– Где вы?

– Не знаю, – раздалось в ответ. – У меня нет места.

На несколько минут опять воцарилась тишина. Мина сидела без движения перед профессором, вонзившим в нее свой взор, остальные едва осмеливались дышать. В комнате стало светлей. Все еще не сводя глаз с лица Мины, профессор приказал мне поднять шторы. Я исполнил его желание, и розовые лучи солнца расплылись по комнате. Профессор сейчас же продолжил: