Всемирная выставка в Петербурге (СИ) - Конфитюр Марципана
До гостиницы они дошли уже едва ли не лучшими друзьями. Успевшие узнать, что Мише негде преклонить голову, новые знакомые позвали переночевать его вместе с собой: всё равно кроватей в номере, который оказался им по карману, на всех не хватило, и паре человек пришлось бы спать на полу — так какая разница, было бы их больше или меньше на одного?
Гостиница была просто роскошной: там имелись не только чистые постели со сменяемым бельём, электросвечи, выметенный пол без окурков, но и даже современный водопровод — вода подавалась в самую ванную комнату. Михаил с наслаждением помылся. В ванной в зеркале он взглянул на свою заросшую за дни скитаний физиономию — надо же, ну чисто Александр III, одно лицо! Впрочем, сразу мысленно перебил он себя, может быть, всё дело лишь в электрическом свете и самовнушении.
Когда распаренный и счастливый Миша вышел из ванной, неожиданно оказалось, что у кавказцев с собой было несколько бутылок вина, и они уже находятся на столе, причём часть — открыта. Отказываться снова было незачем.
— А вам, магометанам, Алькоран разве не запрещает винопитие? — спросил только Коржов на всякий случай.
— Да что ты, какие же мы магометане?! — Рассмеялся самый разговорчивый из кавказцев, низкорослый, некрасивый, но бойкий парень, представившийся Иосифом. — Мы же грузины! Мы самые что ни на есть православные!
— Да?
— Ну конечно. Я вот даже в семинарии учился.
— Так ты поп?
— Нет. Не закончил. Надоели эти глупости.
Совсем недавно ощущавший невиданный прилив религиозности, Михаил не стал спорить с новым другом. Не ему учить добрых людей, без которых сейчас бы пришлось спать на жёсткой скамейке, голодным. Да и Иосиф его к себе очень расположил. Оказалось, что, хоть и он и не закончил семинарии, но, как и остальные его соседи по выставочной «деревне дикарей», был человеком науки: работал метеорологом и вычислителем в обсерватории. Как и Миша, он родился в семьдесят восьмом году; как и Мише, в декабре ему должно было исполниться двадцать два.
Ощущение того, что Коржов нашёл лучшего друга, подкрепилось вином. Нежданное счастье от пищи, тепла и уюта опьяняло уж само по себе; стоило добавить к этому один стакан вина, как Миша и вовсе растёкся. Ему страшно захотелось поделиться накопившимся — грузины не отказывались слушать. Поэтому за следующий час он поведал всё: про ранение и смерть матери, про общение с энэмами, про потерю жилья и вещей, про крестик, про колесо обозрения, про скитания и беготню от полиции. Потом, правда, спохватился, не много ли разболтал и не выдадут ли его, но Иосиф заверил, что тоже не любит жандармов и стучать им ни за что не будет. «Золотой человек!» — решил Миша.
— Так ты будешь искать власти или нет? — спросил Иосиф.
— Да даже не знаю. Куда мне? Если во мне и есть царская кровь, то всё равно по сути я простой рабочий...
— Но власть это весело.
— Да, но...
Миша полез в рассуждения о том, что сделать его царём это проект революционеров, а революционеры оказались обманщиками и убили Ольгу Саввишну. Так что иметь с ними дела нельзя, а без них ничего не получится. Может, конечно, и правильно было бы стать народным, рабочим государем, но ему с этой задачей справиться наверняка не удастся; да и вообще, царь, правящий в интересах рабочих, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Бог, конечно, что-то там замыслил, если послал Мишу родиться в семье Романовых. Но раз Он позволил стать царём Сергею, значит, такова Его воля. Впрочем, если Он же дал Коржову знать о его происхождении, то и в этом может быть какой-то важный замысел... Однако...
В этом месте Миша запутался в своих мыслях. Чтобы распутаться, он положил голову на стол, закрыл глаза, но ясности в голове от этого почему-то не наступило... Он просто уснул.
Глава 30, В которой Варя слушает коммунистические песни и участвует в коммунистических беспорядках.
— Истинно говорю вам: царь Михаил уже в Петербурге и много людей его видело! Жандармы за ним бегают повсюду, да поймать никак не могут, потому как Господь Бог его скрывает от их глаз! И всё потому что услышал Господь наконец-то молитвы народные! Послал нам спасителя! Если воцарится Михаил, то сделает господином рабочего человека, а фабрикант да помещик холопами станут! Главное теперь нам нашего народного царя не проворонить, не упустить! Да как явится он, так жандармов к нему не пускать ни за что на свете!
Дуня-коммунистка, выступавшая с этой пламенной речью, стояла ногами на своей койке — никакой другой подходящей трибуны в казарме не было. Но и того было довольно, чтоб её слушали: к Вариной соседке были обращены взоры всех находившихся в спальне фабричных девушек.
Да и сама Варя слушала. Она даже не могла не признать, что речь звучит убедительно. Странно было думать, что разговор идёт о том самом Мише, её женихе: скорее, можно было поверить в то, что скрытый царь Михаил существует на самом деле, но это, конечно, не он, не Коржов, наслушавшийся нигилистов и вообразивший о себе Бог знает что; почти наверняка это должен быть кто-то гораздо более величественный, серьёзный и подходящий для этой роли.
— Да верно ли? Откуда ты всё знаешь? — Крикнула Дуне одна из девчат.
— Знаю, бабоньки! — Сказала коммунистка. — Кто на Обводном живёт, давно о том судачат. Только до нас, как всегда, до последних доходит. А вот умные-то люди, кто в газетах разбирается, да в рабочий клуб заходит, да в чайных греется — те давно уж всё уразумели! Говорят, нашим страданиям последние дни пошли. Истинный царь вот-вот явится!
— Он, что, к нам в казарму придёт? — Прозвучало ехидное из угла.
— Ну, Матрёна, ну и дура ты! — Ответила оратор. — Голова тебе на что дана? Чтоб думать! Ну и думай! На кой чёрт царю по всем казармам шляться, чтоб себя явить, коли у нас тут Всемирная выставка будет? Зачем она вообще нужна, та выставка? Что в ней проку трудовому человеку?
— И зачем же?
— А затем как раз, чтобы царь себя явил! Не было ведь выставок таких у нас отродясь — и вот вдруг у думали! Ясно ведь, что это не затем, чтоб там самарские трёхколёски, да вологодское масло народу показывать! Это всё для того и устроено, чтобы народ там узрел своего Государя!
И снова Варя не могла не признать разумность Дуняшиных рассуждений. Она сама давно подозревала, что вся эта эпопея с Выставкой — не то, чем кажется. Только вот сказать не получалось. А теперь всё стало ясно. В руках у Вари было письмо от Миши, переданное ей сегодня каким-то грузином. Там значилось: «Варя! Мне пока придётся скрыться. Не волнуйся, не ищи меня. На квартиру я вернуться не могу, поэтому потребуй у хозяйки вернуть деньги. Михаил». Что это значило? Очевидно, что Ваня Проскуряков был прав, и собственное чутьё Варю тоже не обмануло: жениться Коржов не хотел. Было ясно, что он ухватился за мысль стать царём, бросил Варю и теперь распространял о себе слухи по клубам и чайным, что скоро явится. Осознавать себя брошенной было, конечно же, горько. Ещё того хуже, что Варя, теперь получалось, ничем не превосходила двух своих соседок Дунь, у которых не было ни женихов, ни мужей. К тому же выходило, что, раз Дуня-коммунистка так горячо проповедует Мишино воцарение, то она теперь вроде как ближе к нему, чем Варвара. Оставаться в стороне было нельзя, и Варя крикнула:
— Верно! Верно, Дунька, говоришь!
— Верно-верно! — загудела вся казарма.
— Давно царям пора народ спасать!
— И то правда! Двадцатый век на носу, а царя помещики как тыщу лет дурили, так и нынче продолжают! Уж пора ему узнать, что мы страдаем!
— Это раньше он не мог про нас узнать! А что теперь? Уже и телефон есть...
— ... Телеграф!
— Беспроволочный даже!
— Ой, девчата! А на Выставке-то, сказывают, будет какой-то там Царь-Телеграф выставляться!
— А что это?
— Бог его знает!
— Да что-что! Всё ясно! Это специальный телеграф размером с дом, литой, из золота! А ведёт он прямо в Зимний, в императорскую спальню!
