Провидец - Динар Шагалиев
Конечно, эти злодеяния ни коем образом не касались дела князя Фон Аренсберга, однако, упускать подобный счастливый случай было не можно.
Слушая эти страшные исповеди мне думалось, что священник и врач - два интимных наших поверенных, не выслушали столько тайн, не узнали столько сокрытого, сколько я в течение моей служебной деятельности.
Старики и старухи, ограбленные своими любовницами и любовниками; матери и отцы, жалующиеся на своих детей; развратники - сластолюбцы и их жертвы; исповедь преступной души; плач и раскаяние ревнивого сердца; подло оклеветанная невинность, и под личиной невинности - закоренелый злодей; ростовщики, дисконтеры, воры с титулованными фамилиями; муж, ворующий у жены; отец, развращающий дочь...
Всего и не перечесть, что прошло передо мною, обнажаясь до наготы. И с течением времени какое глубокое получаешь знание жизни, как выучиваешься понимать и прощать.
Сколько по тюрьмам и острогам сидит людей, сделавшихся преступниками случайно, и сколько ходит по улицам на свободе с гордо поднятой головой «честных» людей, честных только потому, что им не представился ни разу случай искушения.
Из ста этих честных поставьте в возможность взять взятку, ограбить кассу, совершить растрату, и, ручаюсь, девяносто восемь из них постараются не упустить этой возможности. Скажу более, многие из ста не воздержатся при благоприятных условиях даже от убийства. Это ужасно, но это так, и Богочеловеком с божественной прозорливостью даны слова в молитве к Нему: «И не введи нас во искушение».
У русского человека сложилась грубая поговорка: «Не вводи вора в искушение», в которой он искушенного уже заранее клеймит презрением, а вернее, просто сказать - «избегай искушения», потому что это слишком рискованное испытание твоей твердости....
Итак, в отличие от своих дружков – негодяев, Селиванов молчал как рыба. Он лишь мерзко ухмылялся, несмотря на все потуги следствия. В конечном итоге, прокурор посчитал что улик имеется в избытке, дабы упечь того крепко и надолго. К всеобщей радости, дело об убийстве князя было закрыто к этой же ночи. Все злодеи были преданы суду, которым приговорены к ударам плети, к наложению клейма и к ссылке на каторжные работы. Число плетей Зубкову, за ярое содействие следствию, как я и обещал, было уменьшено.
***
- Скверный вид имеете, Ваше высокородие, – заявил я, зайдя в кабинет к Купцову и свалившись на диван.
Фёдор Михайлович сидел за своим столом, звонко помешивая горячий кофий.
- Под стать Вам, голубчик. Угощайтесь.
С этими словами статский советник протянул мне стакан, который я с благодарностью принял. Сам же он, по обыкновению, закурил папироску и устало откинулся на потертом кресле.
- Видимо, тяжелая ночка выдалась, Фёдор Михайлович. Есть ли успехи?
- Ровным счетом никаких, – с досадой ответил он, выпуская клубы ядовитого дыма, – Агенты жандармерии с ног сбились, тщетно прочесывая кладбище. Оно было безмолвно и торжественно спокойно, это царство смерти, Николай Александрович. Ни звука, ни шороха. Таинственный незнакомец или не прибыл, или пронюхал засаду.
- Скверно то как вышло.
- И не говорите...
- Ничего, Фёдор Михайлович, не уйдёт от наших рук негодяй, – пытался я ободрить Купцова.
- Уже ушёл, голубчик, уже.
- Это с какой такой стати, Ваше высокородие?
- С той стати, Николай Александрович, что обер – полицмейстер явно дал мне знать, что сыскной отдел отстранён от этого дела. Выяснилось, что Рябой этот, никто иной как Рябин Яков Пахомович, что якшается в кругах эсеров. Этих деятелей уже давно обрабатывает Императорская разведка. Дабы случайным образом не спутать им планы, путь нам туда заказан. Понимаете?
- И что прикажете делать?
- Хлопотать по своим нуждам, Николай Александрович. Пчёлок дела пчеловода волновать не должны, – подытожил Купцов, затушив папиросу.
- Да и пёс с ними. Нашему брату легче, – махнул я рукой.
- Нежнее надобно быть в выражениях, голубчик. У стен ушей по более Ваших будет.
- Помилуйте, кому я нужен.
- И то верно, – согласился Купцов, покашляв в кулак.
- Фёдор Михайлович, – набрался я наглости, – имею нужду в Вашем совете. По вопросу сугубо личному.
- Чем могу, голубчик, чем могу, – ответил Купцов, оторвавшись от бумаг.
- Как бы мне добиться аудиенции у нашего Государя?
- Вот как, – поднял бровь статский советник, – Потрудитесь объясниться.
Как умел, вкратце, я поведал о своей беседе с Корхоненом и поделился своими волнениями. Купцов внимательно меня выслушал и серьёзно сказал:
- Для аудиенции, надобно присовокупить веские причины, Николай Александрович. Ваши же доводы могут расценить как прямую клевету на Императора. В этом случае судьба Ваша будет не завидна.
- Понимаю, – опустил я глаза, – Однако, собственное бессилие терзает мне душу, Ваше высокородие. Я потерял всякий покой.
- Возьмите себя в руки, Николай Александрович, – как-то по-отечески сказал Купцов, – Надо понимать, что дело Ваше весьма, весьма деликатное, требующее крепких раздумий на ясную и холодную голову. Оттого, наберитесь терпения, голубчик. Уверяю Вас, сообща мы что-нибудь придумаем.
- Благодарю, Фёдор Михайлович. Приложу все усилия.
- А теперь, ступайте. Отлежитесь день – другой. Заслужили.
Я кивнул в знак благодарности и, тяжело переставляя ноги, покинул кабинет статского
